Тонкая материя
Шрифт:
– Это копия того Гварнери, любимой скрипки Паганини. Очень удачная, звук как у пушки. Эти другие – копии Страдивари и Амати. Очень хорошие копии и дорогие. Но это наш большой секрет.
– Уже забыл. Но очень хочется подержать их в руках и даже поиграть на Пушке.
– Прямо сейчас?!
– Потом. Сейчас у нас тихий час и я на уровне Песни песней или даже выше, на уровне Allegro molto Сороковой симфонии. Когда смотрю на тебя.
О! – Неожиданное признание, судя по вспыхнувшему румянцем лицу, было принято благосклонно. – Но никакая красота не сравнится с этой прекрасной музыкой.
– Женская красота, так хитро подстроено природой, ключик к жизни. Золотой ключик. А в этой бессмертной музыке, в мотиве главной темы, таком же простом, как формула воды, сама жизнь, ее тайна и красота.
Ханна промолчала, но в ее молчании я услышал согласие и даже больше, чем простое согласие. Магнитная буря, невидимая, рожденная не нами, упругая, как у Вивальди, сделала пространство, разделявшее
Белоснежный экспресс на Вену, уже ничем не отличимый от авиалайнера, с драконьей грацией вдвинулся на перрон. Меня провожала только Ханна, но она притягивала к себе столько мужских взглядов (да и женских тоже!), что казалось, меня провожает весь перрон. Невозможно красивая, элегантная, со светящимся лицом, Ханна крепко прижималась ко мне плечом, завладев рукой, забыв все остальное. Да, были безумные ночь и утро. И силы, скрытые в музыке, которой мы оба были преданы до конца и которые питали, утраивая, наш любовный пыл. Да, были штрихи, разнообразнейшие Springbogen и нежнейшие an der Spritze и т.д., но без божьей помощи я вряд ли был бы так хорош, мужественен и един перед моей прекрасной амазонкой – Ипполитой, Пентисилеей и Фалестрой в одном лице. Ханна, подчиняясь чувству, подтянулась на носочках и поцеловала меня долгим поцелуем. Вокруг зааплодировали. В этот момент заиграл мой сотовый. Мама.
Конец ознакомительного фрагмента.