Шрифт:
Первое
Когда мы подлетали к городу, стюардесса громко и торжественно объявила:
— Граждане пассажиры! Наш самолет приземлится на аэродроме Челябинска. В годы Великой Отечественной войны здесь был мощный арсенал обороны. Сейчас продукция челябинских заводов широко славится. В городе шесть институтов, здесь живет двадцать семь тысяч студентов, из них восемнадцать тысяч обучаются в технических вузах. В Челябинске есть оперный театр на пятьсот мест, драматический…
А наш самолет уже ложился на правое крыло, заходя на посадку. Вот, наконец, его колеса первым неуверенным толчком коснулись бетонной дорожки, нас немного подбросило, затем колеса решительно ударили о бетон второй раз, третий… Пассажиры уже невнимательно слушали стюардессу.
Потом — длинная дорога с аэродрома. Автобус бежал мимо поля, голубым глазом промелькнуло озеро, лесок, и только через полчаса начал выпячиваться, громоздиться в небо железобетонный, обволакиваемый по окраинам клубами заводских дымов, благоустроенный большой город.
От площади Ленина, куда приходит автобус с аэродрома, можно проехать к трубопрокатному заводу. В 1956 году, когда я впервые попал в Челябинск, ехать надо было долго. На двух трамваях. На одном — до конечной станции, потом на другом. Красный вагон, как челнок, сновал туда и обратно по нитке узкоколейного пути, разделенного узелками остановок.
Вот, наконец, сам заводской поселок, раскинувшийся на берегу озера Смолино. Место тут относительно ровное. С одной стороны тянулись незастроенные еще пустыри, с другой — виднелись трубы заводов, и только за озером, вдали, словно прочерченные тонким пером на голубой полосе горизонта, вставали бледные зубцы гор.
Завод мне понравился сразу. Даже и тогда было в его облике нечто такое, что соответствует понятию — современный. Автоматика и удивительная малолюдность в цехах, красиво распланированная территория, где много деревьев и всюду асфальтированные дорожки.
Правда, были сразу заметны и шумные, грязноватые уголки около старого мартеновского цеха, вокруг копрового двора, где дробит металл большой стальной шар, падая с высоты. Но это лишь отдельные уголки.
Я жил тогда, в 1956 году, в городе, в гостинице «Южный Урал», и каждый день рано утром, как на работу, ездил на завод. Если хочешь почувствовать ритм жизни людей, работающих здесь, надо и самому включиться в него — рано вставать, появляться на заводе к восьми, когда звенит первый звонок в заводоуправлении, или еще раньше, к семи, когда закапчивается ночная и начинается утренняя смена в цехах. Тогда застанешь и пересменку, и коротенькое оперативное совещание у директора, где обсуждаются итоги работы за сутки, а по понедельникам к девяти попадешь на общезаводскую оперативку, которую по итогам всей недели проводит директор или главный инженер в присутствии всего командного состава завода.
Перед началом оперативки интересно было зайти минут на десять в диспетчерскую заводоуправления,
В диспетчерской — световые табло на стенах: каждому цеху свое табло, на нем — световые точки, которые означают агрегаты: работающие — зеленые точки, простаивающие — красные, это сигнал тревоги.
Ближе к окну, на середине комнаты, большой селектор, экран телевизора, кодирующая цифры счетно-решающая машина, телетайп, связанный с главной диспетчерской министерства. А на командных креслах — главный диспетчер, сменные, старшие…
Диспетчерская — это, пожалуй, то самое место, где острее всего чувствуется пульс завода, его дыхание. Разговоры по селектору в этой комнате, цифры, тонны, названные в рапортах, дают наиболее отчетливое представление о том, что такое этот завод, сколь весом здесь каждый рабочий час.
Уже в пятьдесят шестом Челябинский трубопрокатный прочно встал в ряд правофланговых всей армады прокатных заводов страны. Год от года челябинцы наращивали мощности своих станов. Были модернизированы сначала те цехи, которые в годы войны перебазировались с юга Украины на Южный Урал, — мартеновский, цех пильгер-стана. Затем построены новые цехи. Челябинский трубный сегодня один из крупнейших трубопрокатных заводов страны.
Конечно, в пятьдесят шестом завод был меньше теперешнего, но и тогда, остановись его цехи на двое-трое суток, это сразу бы остро почувствовалось на стройках, на многих предприятиях, на дальних трассах трубопроводов. Ежедневно десятки эшелонов уходили от станции погрузки, а если случалась заминка с транспортом — на заводских складах катастрофически вырастали штабеля готовых труб.
Летом по утрам в диспетчерской открыты окна, и, взбадривая дежурных, тянется в комнату от озера и дальних гор свежий, прохладный воздух.
Диспетчер всегда в гуще событий. Сидя, переключает кнопки селектора, снимает трубки. Страж выполнения производственных графиков, он связывает, мирит, успокаивает людей…
Старшего диспетчера звали Александр Каганов. Я был приятно удивлен, узнав, что он готовит интересную диссертацию. Бывает так: человек учился сначала в гуманитарном вузе, хотел стать педагогом, но война распорядилась по-своему. Зимой сорок второго он попал на Урал, на завод, овладел специальностью диспетчера, полюбил ее и, стремясь получить для работы как можно больше знаний, решил заняться… исследованиями в области психологии.
Вскоре я познакомился с этим невысоким, широкоплечим человеком. Серые глаза его глядели спокойно и строго.
Мы разговорились. Каганов сказал мне, что психологией инженерного творчества занимается не первый год.
— Меня интересуют даже такие мелочи, — заметил он, — как степень уважения к собеседнику, отношение к своим обещаниям, признательность за оказываемую помощь. Все это важно в коллективе, которому свойственны общие побуждения, потребности, радости.
Из диспетчерской я проходил прямо на планерку. Пример Каганова воодушевлял и меня. Наблюдая за присутствующими на планерке, я записывал их фразы, реплики, иногда к ним — комментарий моего друга Виктора Терехова.
Виктор, заместитель начальника производственного отдела, был одним из моих первых знакомых на заводе, человек волевой, упорный, целеустремленный. Правда, друзья Виктора склонны были жаловаться на его тяжеловатый характер. Но ведь не зря говорят, хотя и в шутку, что если есть у мужчины характер, то он всегда тяжелый.
У Виктора — мягкая, мечтательная улыбка. Особенная, примечательная. Пока не привыкнешь к ней, все кажется она немного чужеродной на лице, увы, уже лысоватого тридцатилетнего мужчины в очках.