Тонущая женщина
Шрифт:
Я открываю рот, собираясь возразить, или извиниться, или умолять о прощении, но с губ не слетает ни звука. Мне нечего сказать. А муж продолжает – вещает с пафосом, будто выступает в суде, завершая свою речь неоспоримым доводом.
– Картер Самнер поселился бы здесь с тобой, даже женился бы на тебе, а потом… оставил бы тебя ни с чем. В тебе он видел лишь средство для достижения цели, Хейзел. Предмет одноразового использования. Ненужный хлам.
Как мне быть? Солгать? Броситься ему в ноги? И тут меня осеняет. Мне незачем изворачиваться и лезть из кожи вон. Теперь уже неважно, как Бенджамин поступит со мной. Скоро я спасусь от него. Или умру – либо он меня убьет, либо я сама покончу с собой. По
И я улыбаюсь.
– Что ж, попытаться стоило.
Бенджамин наотмашь бьет меня по лицу – что ему несвойственно, – но следующие несколько дней, я уверена, он не выпустит меня из дома. Моя дерзость повергла его в шок. Для него это нечто новенькое. Слишком долго он полновластно распоряжался мной.
– Блудливая дрянь, – рычит он.
– А я тоже Джесси использовала, – заявляю я со злорадной улыбкой на губах. – Чтобы избавиться от тебя. А еще для секса. Для невероятного секса, между прочим. – Я дразню мужа, подзуживаю. И как же это чертовски приятно! Его лицо багровеет от гнева, на виске вздувается вена. Он на грани того, чтобы утратить самообладание. Если убьет меня – прямо здесь и сейчас, – все будет кончено. Его посадят. Даже Бенджамин Лаваль не сумеет уйти от наказания за убийство жены, которую он прикончил своими руками в собственном доме.
– Марш в подвал. – Он толкает меня вперед. Я спотыкаюсь, но не падаю.
– Как скажете, босс, – с улыбкой произношу я, бросая на него взгляд через плечо.
И фланирующим шагом иду к лестнице.
Я лежу на полу под тонким одеялом и думаю о том, что сообщил муж о Джесси – Картере Самнере. Он знал, кто я такая, когда в тот день подошел ко мне в тренажерном зале. Знал, что у меня есть деньги, шикарный дом и что я нахожусь в полном подчинении у властного человека. Догадался он, что я на грани безумия? Что ему не составит труда манипулировать мною, использовать меня в своих интересах? А наш план бегства в Панаму… Это все было для отвода глаз? Мой муж прав в одном: я законченная дура. Доверчивая. Жалкая.
Я вспоминаю Ли. Дай бог, чтобы с ней ничего не случилось, чтобы она не уехала с Джесси. Дай бог, чтобы она взяла деньги, билет на самолет и улетела одна. Я дала ей возможность начать новую жизнь, такую, какую хотела для себя. Под другим именем, в другой стране. Джесси отговорил меня от этого плана, потому что жаждал большего. Стремился заполучить все: деньги, особняк, престиж. И вот теперь его нет, а я замурована здесь.
Я размышляю о собственном плане бегства, который теперь будет трудно привести в исполнение. Нужно, чтобы Бенджамин выпустил меня из этой темницы. Мне необходимо вернуть его доверие. Тогда у меня появится пространство для маневра, и я сумею улизнуть, сымитировав свою смерть. Еще раз попробую «утонуть»? Пожалуй, это наиболее разумный выход. От стресса и усталости мысли путаются. Я изнурена физически и душевно. Я потерпела поражение, и сил бороться у меня нет. Одно утешает: так или иначе скоро я стану свободной. Я закрываю глаза и проваливаюсь в тяжелый сон.
Глава 48
Выходные проходят как в тумане. Я определяю, что это именно выходные по тому, что муж дома. Раз он не пошел на работу, значит, сегодня суббота или воскресенье. Однако вскоре я понимаю, что Бенджамин не собирается посещать офис. Он работает в своем домашнем кабинете, потому что меня нельзя оставлять одну. Пусть Джесси удален со сцены, но мне Бенджамин все равно не доверяет… по очевидным причинам. Я замышляла его убийство, чтобы присвоить себе все его богатства. Неужели он теперь меня побаивается? Как же это вдохновляет, воодушевляет – даже голова кружится!
Но я изображаю из себя кающуюся грешницу, вымаливаю
Однажды утром, поставив перед Бенджамином тарелку с яичницей, я робко спрашиваю у мужа:
– Можно я сегодня съезжу к маме?
– Нет.
Другого ответа я не ждала, потому больше не говорю ни слова, не упрашиваю. Я надеялась попрощаться с мамой, но в каком-то смысле уже с ней попрощалась, давным-давно. Она не будет знать, что меня нет, а значит, и тосковать по мне не будет. С этим я примирилась. Однако, прибираясь в кухне, я замечаю, что Нейт о чем-то беседует с моим мужем: склонив головы, они что-то серьезно обсуждают. Через некоторое время Бенджамин подходит ко мне.
– Если хочешь побыть с зомби, езжай, – бросает он. – Но повезет тебя Нейт.
– Спасибо. – Мое лицо озаряет благодарная улыбка.
Я сижу на заднем сиденье джипа, который ведет Нейт, смотрю на мелькающий за окном город. Это мой последний выезд в Сиэтл, который я всегда считала своим домом. Теперь для меня этот город все равно что чужая страна. Мой мир ужался донельзя – фитнес-клуб, гастроном, парк, – и, выйдя за пределы своей орбиты, я чувствую себя непривычно, как будто попала в незнакомый край.
– Спасибо, – благодарю я Нейта. Тот с тех пор, как мы выехали из дома, еще не произнес ни слова.
Он встречает мой взгляд в зеркале. В его глазах вопрос.
– За то, что убедил Бенджамина отпустить меня к маме.
– Нельзя запрещать человеку видеться с матерью, – отвечает он, включая поворотник. – Это не по-человечески.
Но в наших с Бенджамином отношениях все не по-человечески. И Нейт это знает лучше, чем кто-либо другой.
В лечебнице царит атмосфера покоя и безмятежности, которую привносят нежные неяркие краски и естественный свет, льющийся сквозь большие окна. Меня встречает администратор Грета Уильямс. Она маленькая, хрупкая, как воробышек, утопает в лохматом кардигане. Вслед за Гретой я иду в сад, где моя мама сидит в мягком кресле и завороженно смотрит на кусты дикой розы и на жирных шмелей, кружащих над розовыми цветами. Я подхожу к ней, вдыхая душистый садовый аромат. Губы мамы чуть раздвинуты в довольной улыбке.
Вот почему я осталась с Бенджамином, подписала договор о полном подчинении и следовала его правилам. Здесь моей маме живется спокойно и комфортно; о ней хорошо заботятся; может быть, она даже счастлива по-своему, невзирая на все утраты: она потеряла память, себя, дочь. Я беру стул и сажусь рядом с ней. Разве она всегда была такой тщедушной? Прежде она была миниатюрной, но сильной. Я это чувствовала, когда она обнимала, утешала и поддерживала меня. Теперь ее тело одрябло, одряхлело, она чахнет, усыхает.