Тоня Глиммердал
Шрифт:
— Вот это великанша!
— А волосы?! Сроду такого не видел!
— А псина! Не приведи Бог встретить эту парочку в темном месте поздним вечером…
Так перешептывались за всеми занавесками. А дама с собакой знай топают через всю деревню, проходят дом Петера и его мамы и наконец оказываются перед кемпингом Хагена. Они у цели, верно ведь? Вовсе нет. Великанша и волкодав решительно проходят мимо. Они даже не смотрят в сторону кемпинга Хагена. Размеренным уверенным шагом они уходят дальше вглубь Глиммердала, пересекают насквозь сказочный лес и минуют домик Салли.
Что
Тоня читает почти не дыша, потому что теперь эта дурацкая тетушка Дет вдруг решила забрать Хейди у дедушки. Когда они так полюбили друг дружку и живут душа в душу! А эта гадина Дет явилась на сетер и попросту умыкнула Хейди! Дедушка был вне себя от ярости. «Забери ее, сломай ей жизнь, и чтоб глаза мои ее больше не видели!» — кричал вдогонку Дет, когда она увозила малышку Хейди. Бедная, бедная Хейди и бедный дедушка! Тоня так зла на эту тетушку Дет, что у нее прямо в животе клокочет.
Хейди отправляют в город Франкфурт, читает Тоня. Она будет служить подружкой для игр одной девочке в инвалидном кресле, в страшно богатой семье.
— Франкфурт, — бормочет Тоня. Где-то она уже слышала это слово. Тоня читает дальше, но вдруг вспоминает: она видела его в адресе на письме, которое Гунвальд попросил отправить! Там было написано «Франкфурт». Тоня морщит брови и задумчиво проводит рукой по зеленой обложке. Почему Гунвальд держит в доме эту книгу, вообще-то говоря?
Клара, эта богатая девочка в инвалидном кресле, оказалась очень милой. Хейди была самым большим счастьем ее жизни, потому что с появлением Хейди старый чопорный особняк во Франкфурте вдруг ожил. Хейди, которая только спустилась с гор и вообще привыкла спать в сене и дурачиться с козами, не умеет вести себя прилично, как принято в знатном доме. Поэтому она всё время попадает в смешные и нелепые переделки на потеху Кларе и слугам. Но строгая-престрогая фрёкен Роттенмейер не находит эти происшествия смешными. Она такая суровая, что у Тони прямо мурашки по телу. Фрёкен Роттенмейер считает, что Хейди позорит их благородный дом. А несчастная Хейди так тоскует по своему дедушке и своим горам! Она даже есть от горя не может. Но боится сказать об этом, потому что бедняжка Клара может расстроиться, что она не хочет с ней больше играть, и заболеть от расстройства еще сильнее.
Но потом Хейди все-таки не выдерживает. Она должна увидеть свои горы, и всё тут! Если она поднимется на самую высокую башню Франкфурта, то наверняка увидит горы, правда же? Хейди без спросу уходит в город, и там один мальчик помогает ей найти дорогу к собору, а служитель наверху поднимает ее еще выше, чтобы ей было видно далеко-далеко за пределы Франкфурта. И тут Хейди переживает такое разочарование, что Тоня, сидящая на кухне Гунвальда в долине Глиммердал, едва не плачет. Хейди не видит своих гор даже с высоты башни! Насколько хватает глаз, кругом только бесконечные крыши. Неужели бывают такие огромные города? Ужас, какой одинокой и всеми покинутой, должно быть, чувствует себя Хейди.
Вдруг кто-то открывает с улицы дверь, и Тоня слышит шаги в коридоре. Видно, папа вернулся из Барквики. Как-то слишком рано, думает
— Папа, представляешь, Хейди… — говорит Тоня в открывающуюся дверь.
Она не договаривает фразу.
В дверях стоит не папа.
Тоня вообще-то девочка храбрая. Она почти ничего не боится. Ее не страшат привидения, потому что она в них не верит. Она не трусит, когда остается одна, потому что давно к этому привыкла. Ее не пугают ни высота, ни темнота, ни скорость, ни глубина, ни чужие дяди, ни злые тети, ни пауки, ни мыши, ни огонь, ни даже гроза с громом и молниями. И Клауса Хагена она тоже не боится. Она боится лишь одной вещи на свете, но боится так сильно, прямо до смерти, что этот страх перевешивает всё, чего она не боится. При виде собаки у Тони Глиммердал душа падает в пятки, сердце замирает и подкашиваются ноги. И это нисколечко не смешно.
Единственная собака, которую Тоня изредка отваживается погладить, это карманного размера пудель Метисса в парикмахерской Тео, но Тоня старается делать это как можно реже, и она всегда готова дать кругаля, лишь бы обойти стороной собаку.
Одно дело, когда в кухню Гунвальда без стука входит совершенно незнакомая дама. И даже то, что она ростом с великана, как-то можно пережить. На всё на это Тоня могла бы среагировать разумно, если бы не собака. Но огромное четвероногое чудище с приплюснутой мордой и блестящей шерстью, которое внезапно, без предупреждения, вошло в кухню и зарычало…
Бедная Гунда метнулась под кровать со скоростью ракеты. Тоня от страха не могла даже позвать на помощь.
— Ты кто? — спросила великанша.
Ничего вопросик, да?
— Э-э-э-э, — заблеяла Тоня, подтягивая к себе коленки. Великанша потянула собаку за поводок и вывела вон.
Тоня услышала, как они что-то с шумом делают во дворе. Вся дрожа, она слезла со стула, уронив на пол книгу о Хейди.
Когда великанша с грохотом ввалилась назад в кухню, Тоня всё еще была белого цвета (не считая веснушек).
— Я привязала его к флагштоку. Не суйся к нему. Он кусается, — сказала великанша грубым голосом.
И замолчала. Дверь она оставила открытой. Видимо, намекая, чтобы Тоня поскорее выметалась. Ну и нахальство!
— А вы кто? — спросила Тоня, стараясь, чтобы вопрос прозвучал строго, но ей помешало любопытство.
Незнакомка, кстати, красивая, только одета кое-как. Загорелая, а глаза почти черные. Она похожа на Рони, дочь разбойника, но гораздо больше размером.
Великанша не отвечает. Она озирается по сторонам. Долго не сводит глаз со скрипки Гунвальда, потом с зеленой книги на полу. Потом сверху донизу оглядывает Тоню.
— Слушай, ты ведь здесь не живешь?
Тоня мотает головой.
— Нет, здесь живет Гунвальд, но он в больнице. А я живу на той стороне.
— Я могла бы и догадаться, вон ты какая рыжая, — говорит великанша.
Тоня разевает рот. Великанша садится на Тонин стул, как будто кто-то дал ей право занимать стул, на котором всегда сидит Тоня.
— Ты сестра Сигурда?
Тоня сильно удивилась.
— Нет, он мой папа.
Великанша, которая высматривала что-то в окне, резко повернулась к Тоне.