ТОП сериал 1978
Шрифт:
В большом кабинете, который больше походил на зал, мгновенно повисла зловещая тишина.
Наконец, спустя минуту, когда я полностью осознал услышанное, то задал единственно верный вопрос, который можно было задать в данной ситуации:
— На фига? И главное — зачем?!
Глава 24
— Не надо так говорить, — осадил меня мидовец. — Разговор предстоит ответственный, поэтому держись в рамках приличия.
— Да какой,
— Мы их получили. И именно поэтому ты здесь, — пояснил Кравцов.
— И что в них? Что говорит Москва? — спросил бывший пионер, буквально чувствуя всем сердцем, что сейчас он услышит какую-то дичь.
И не ошибся.
В течение пяти минут меня сначала просвещали, какие были даны инструкции из Центра, а затем пытались научить, что и как мне нужно будет говорить на предстоящем сеансе связи.
— … Ласково и ещё раз ласково! Ты меня понял? Нужно, чтобы Марта не нервничала и спокойно ждала конца экспертизы.
— Быстрее бы этот конец настал. Всем бы легче было, — поморщился я.
— Тут ты прав. Но пока экспертизы нет, нужно эти две недели продержаться.
— Почему две?
— Потому что морская баржа «Буревестник» уже покинула порт в Ленинграде и приблизительно через 12-15 дней будет у нас. На её борту, кроме актёров «Хищника» и необходимого реквизита, находится международная чрезвычайная комиссия.
— Гм, международное ЧК, интересно, одобрил бы такое товарищ Дзержинский, — хмыкнул я.
— В таком деле бы обязательно одобрил, — крякнул Лебедев, а затем убеждённо, словно бы выступал на партсобрании, заговорил: — Сейчас, товарищ Васин, на тебе слишком много завязано. Ты сам этого хотел. И нужно отдать тебе должное — ты этого добился! Так что помни — на тебе теперь лежит огромная ответственность! А значит, ты должен сделать всё, чтобы немка была довольна.
— Бред какой-то, — прошептал я и невольно обречённо добавил, словно отвечал не мидовцу, а учительнице-экзаменаторше, которая так любила Анну Каренину: — Пишется через дефис...
— И никакой не бред, — начал было говорить Лебедев, но закончить свою мысль не успел.
Открылась дверь и посольский секретарь сказал, что связь с ФРГ установлена.
— Не подведи, — прошептал мидовец, снял трубку, и вероятно, мысленно перекрестившись, предал её мне. — Говори.
— Алло, — сказал я, морщась от вполне закономерного потрескивания в трубке.
— Саша, это ты? — прошуршали в ответ.
— Привет, Марта.
— Привет. Саша, я так хотела с тобой поговорить. Как у тебя дела?
— Нормально. Ты как? — проявил участие
— Плохо. Почему ты не звонишь? — хлюпнула носом собеседница.
— Может быть, потому, что я нахожусь на другом краю Земли? Как думаешь, это уважительная причина?
— Васин! Помягче! Ты чего творишь-то?! — мгновенно зашипел Лебедев.
— Да ничего я не творю, — отодвинул я трубку от уха и раздражительно прошептал мидовцу ответ: — Нормально разговариваю. Не лезьте! Не нравится? Разговаривайте сами!!
— Поласковее! Нежно!!
— Да и так норм, — буркнул я, сморщился от негодования, а затем, состроив улыбку на лице, нарочито елейным голосом перебив что-то говорившую девушку, поднёс трубку к уху и произнёс: — Дорогая, как там поживает уважаемый герр Вебер?
— Кто? Папа? Папа хорошо! Но я хотела бы поговорить с тобой о нас.
— Я тоже. Но о нашем дорогом и уважаемом папе не спросить я не имел права! — решил не запутывать я немчуру, и, удовлетворённо посмотрев на схватившегося за голову Лебедева, продолжил: — Кстати, я тебе песни записал. Ты уже в курсе?
— Да. Спасибо большое. Мне сказали, что скоро мне их покажут. Я верю, что они замечательные, как и все твои песни, — лестно отозвалась девушка.
— Я тоже, — выразил питающий надежду юноша и на этой замечательной ноте решил заканчивать разговор: — Ладно, Марта, пока. Буду на гастролях в ваших краях, обязательно забегу.
— Васин, ты чего! — зашипел Лебедев. — Говори с ней! Скажи ей что-нибудь хорошее!
— Саша, ты что? — словно услышав мидовца, вторила ему девица. — Мы же ещё не поговорили.
— Н-да? — хмыкнул я. — А я думал, что поговорили.
— Конечно же нет! Мы не поговорили о ребёнке!
— Ну да, ребёнок, — согласился я, прикидывая, что по этому поводу можно сказать. С другой стороны, девочка была беременна и лишняя нервотрепки ни ей, ни будущему малышу были абсолютно не нужны. Поэтому:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо! Только плачу постоянно.
— Зачем ты плачешь?
— Затем, что я в смятении…
— Ты выпиваешь? — поинтересовался я, пытаясь понять, трезва она или нет.
— Уже нет. Мне сказали, что нельзя.
— Правильно тебе сказали — нельзя! А то это плохо отразится на ребёнке.
— Я знаю! Я уже неделю как держусь. Хотя нервы на пределе.
— У всех так, но тебе сейчас нужно крепиться.
— Я креплюсь. Но очень сложно. Я не знаю что делать.
— Аборт? — негромко брякнул я по-русски и, увидев в мгновение ока сделавшиеся безумными глаза Лебедева, тут же поправился: — Я говорю — хорошо.
— Что ты имеешь в виду? — не поняла Марта.