Топот бронзового коня
Шрифт:
Самодержец дотронулся до холодной кисти приятеля и проговорил:
– Ну, привет тебе, милый друг. Я решил заехать по старой памяти. И сказать, что уж не держу никакого зла. Все, что было гадкого, прощено. А прощаешь ли ты меня за мои подчас несправедливые действия в отношении тебя?
Бывший стратиг и консул глухо замычал.
Император поморщился:
– Понимаю, что ответить не можешь. Но хотя бы моргни в знак согласия.
Тот покорно моргнул.
– Вот и замечательно. В сущности, я знал, что в конце жизни мы с тобой помиримся. Это злые люди ссорили нас. И настропаляли меня. Каюсь, каюсь. На краю могилы каяться легко.
Велисарий, согласившись, моргнул.
– Хорошо, что ты мои слова одобряешь. Потому что именно с тобой я познал истинный триумф - после «Ники», после завоевания Карфагена. И любовь, и дружбу, и верность. Феодора, ты, Иоанн Каппадокиец и Трибониан… Мой ближайший круг… Кстати, знаешь, я Каппадокийца простил. Он вернулся в Константинополь и живёт в монастыре Святого Лаврентия. Мы пока не виделись, но хочу и к нему заехать, чтобы помириться…
Наступило молчание. Было слышно, как они оба дышат - нелегко, натужно, с явственными хрипами.
Государь посетовал:
– Жаль, что ты не можешь ответить. Мне хотелось бы знать, что ты думаешь о прожитой нами жизни. Если бы случилось прожить повторно, как бы поступил? Снова бы уехал из Сердики, сделался гвардейцем и моим телохранителем, а потом отправился завоёвывать мир? Снова бы женился на Антонине? Или нет? Или бы остался с отцом, старым Костой, превратился в учителя, как он, мирно наплодил бы выводок детей?…
Полководец замычал и смотрел на него, округлив глаза.
– Не моргаешь, значит - возражаешь?
– догадался царь.
– Ну и глупо, друг. Потому что уверен я: все мои и твои победы - ерунда по сравнению с обычным человеческим счастьем. В Африке, Карфагене до сих пор то и дело вспыхивают волнения, и племянник Юстин, что придёт вслед за мной, Ливию в империи не удержит. Пиренеи не удержит, Апеннины не удержит и Сицилию тоже. А потом отколются франки и алеманы. Египтяне, армяне, евреи… Все уйдут, и никто не захочет подчиняться Романии. Время Рима кончилось. Я - последний римский автократор. Дальше будет хуже.
Велисарий, красный от прилившей к голове крови, попытался что-то произнести, но безрезультатно.
– Получается, все твои победы напрасны?
– снова угадал его мысль монарх.
– Получается, так. Мы с тобой угробили тысячи людей - и своих, и противников, - получив в результате видимость победы. Пиррову победу. Потому что на самом деле - ноль. Чепуха. Вакуум. Вот что страшно! Я порой лежу в холодной постели и от ужаса не могу уснуть. Жизнь, прошедшая зря. Попусту, бездарно. Я не сделал счастливым никого. Я, правитель такой страны, простирающейся на полмира, никому не принёс добра. Ни своим, ни чужим. Подавлял своих и чужих. Разогнал ближний круг. Отстранил тебя, изничтожил Каппадокийца… И ещё с десяток друзей. Или Феодоре было со мной легко? Вряд ли, вряд ли. А иначе не стала бы тогда изменять. Ах, не знаю, не знаю, друг! Иногда простираю руки к лику Господню и молю дать ответ на мои сомнения. Боже мой, за что? Почему не могу найти успокоения в старости? Я, назвавший себя исапостолом, хуже червяка, ибо тот безвреден, а мои действия сплошь и рядом были непотребны. Понимаешь, Лис? Мы с тобой преступники. Нас не возвеличивать надо, а сажать в вонючую яму до скончания века!
По вискам полководца струился пот; он хрипел и вздрагивал, а
– Только два деяния ставлю себе в заслугу - Свод законов Римского права и отстроенный храм Святой Софии. Этого уже никто не отнимет. Захожу в собор, словно бы вступаю в Царствие Божие. И любуюсь на творение рук своих. Помню каждый камушек, каждую песчинку - как они занимали свои места, как мы обсуждали с Анфимием все детали, исправляли огрехи, доставали нужные материалы… Мы опередили эпоху, Лис! Пусть попробуют повторить этот купол, будто бы парящий над стенами! Многие секреты, не доступные даже мне, Исидор забран с собой в лучший из миров… В лучший из миров!… Скоро мы покинем земную юдоль. С чем предстанем перед ликом Его? И куда отправимся после приговора Страшного Суда? Не гореть ли нам обоим в геенне огненной?
Велисарий, откинувшись на подушки, выдыхал со стоном. Самодержец посмотрел на него сочувственно:
– Утомил я тебя моей философией? Извини, забылся. К старости я сделался и болтлив, и слезлив не в меру. Думая о вечном, не беру в расчёт тленное.
– Он опять коснулся его руки.
– Отдыхай, дружище. Коли Богу будет угодно, мы ещё протянем немного на этой грешной земле. А на небесах встретимся… Или же в аду? Хе-хе-хе, не переживай. Сказано: чему быть, того не миновать. А что сделано, то сделано. По счетам и ответим. Исправлять былое никому не позволено…
Император поднялся, опираясь о посох. И направился к двери. Обернулся и бросил на Лиса последний взгляд:
– Ну, прощай, приятель. Если можешь, не держи зла. Мы с тобой равны - ив триумфах, и в поражениях. Словно близнецы. Как двуликий Янус. Я без Велисария не был бы Юстинианом. Но и Велисарий без Юстиниана не был бы никем… Наши профили украшали одну монету. Я велел её переплавить… Но нельзя переплавить прошлое. Мы останемся во всём с тобой неразлучны.
– Повернулся и вышел.
Антонина, поддерживая государя с одной стороны, а Прокопий - с другой, помогли ему спуститься с лестницы. Царь сказал историку:
– Мне прочли твой трактат «О постройках». Хорошо написано, живо, вдохновенно. И о «Сонечке» в первую голову… Молодец. После смерти Лиса чем заняться думаешь?
Тот слегка смутился:
– Велисарий жив… я бы не хотел…
– Ах, не лицемерь. Все мы знаем, что конец его близок. Хочешь, я назначу тебя архонтом Константинополя? Должность больше почётная, нежели ответственная. Будет время продолжать твои учёные изыскания. Слышал, что закончил «Войну с персами» и работаешь над «Войной с готами». А «Война с вандалами» будет?
– Непременно, ваше величество. Материалы готовы, скоро приступлю.
– Вот и с Богом, голубчик. А насчёт архонта подумай. Скажешь мне на похоронах своего патрона.
Потрясённый Прокопий только перекрестился.
Самодержца усадили в повозку, и он уехал.
Велисария не стало в тот же день под вечер.
Сам Юстиниан скончался через восемь месяцев - тоже тринадцатого числа, в ноябре 565 года…
А четырнадцатого произошла коронация Юстина; вопреки традициям - не на ипподроме или поле Евдома, а внутри дворца, в сущности, келейно и почти тайно. Чтобы укрепить свой авторитет, он раздал армейским положенное довольствие, не платившееся уже больше года, возвратил долги кредиторам казны и освободил заключённых, брошенных в тюрьму по приказу бывшего монарха. И практически сразу расправился с соперником - Юстом, вторым племянником Юстиниана (сыном его двоюродного брата Германа).