Тор ??
Шрифт:
Беседа . Контакт с героем в мантии
В мире что-то не так – или это у меня в голове?
Я представил себе существо, живущее в пустоте – почему бы и нет, представить себе можно что угодно – которое, в свою очередь, представляет себе меня. И, таким образом, мы можем общаться.
Я счел, что уже пора. Из их сети, как они это называют, я уже натаскал много информации, в том числе, несколько языков из множества имеющихся. Зачем им вообще
Представленный мной индивидуум выглядел как я, хотя я на самом деле знал, что их форма иная – и довольно неприятная. В свою очередь, он в мысленной беседе представлял меня похожим на него, а о том, как я выгляжу на самом деле, не знал.
– Скажи, пчему вша язкы тка нлогично устроны, – сказал ему управляемый мной образ на слегка модифицированном русском языке, – вде у вса их тка много, рзаве не двано пра привести в сситему их отличи друг от друга? Вто, скажем, в япноском предпочитат не сдвавать сголасны, а вы мголи бы это длать, ну хтя бы две превы в слове. А если удвоены гласны, то одну лкивидировать. Вто я тка длаю, и вде ты же мня пнимашь?
Собеседник в своем облике отобразил понимание, хотя и не сразу.
– Видишь ли, – отвечал он мысленно, успевая вторым слоем удивляться, что сходу начал «тыкать» незнакомцу, хотя обычно ему требовалось очень много времени, чтобы перейти с кем-то на «ты», а иногда и вообще не удавалось, даже если хороший знакомый или даже родственник уже слегка обижается, вот, например, с его родным дядей Сережей (на будущее – прояснить некоторые их родственные отношения, например, кто такие тетиничи и стрыевичи… казалось бы, у них не должно быть с этим намного сложнее, чем у нас? А на деле очень запутано), так вышло, притом, что у него очень похожий литературный вкус – собственно, от дяди и заразился любовью к фантастике – а это очень много, когда всегда есть о чем поговорить, когда обоим интересно, не правда ли? Но в детстве он общался с ним редко, когда изредка приезжал в Москву, и он был ну очень большой, если бы было что-то одно из этого, он бы, наверное, с собой справился, а так не вышло, а потом привык, и трудно стало преодолевать уже привычку. Так и звал дядей Сережей, и на «ты» перейти не смог. Почему-то ему более естественным кажется обращение на «вы», а на «ты» – это в каких-то исключительных случаях. Скажем, на работе принято с коллегами, с которыми работаешь в одной комнате (коллеги – понятно, комната – не очень), общаться по имени, но притом на «вы», а с которыми в разных – еще и по имени-отчеству. Это упрощенно, конечно. Старые знакомые и там на «ты». Но они там, в большинстве, окончили тот же ВУЗ, в котором работают, и многие учились вместе, а он – нет…
Но тут я увидел, что он сообразил: мало того, что меня он сам себе представил, это-то не дает, как ему кажется, прав на панибратство, по крайней мере, одностороннее. В конце концов, права у нас одинаковые – я тоже думаю, что создал его в своем воображении. Дело было еще и в том, что мое «ваши языки» было обращено не к нему одному, а к ним, людям, даже народам, так у них называются большие (а иногда и малые) группы, пользующиеся разнообразными языками. А ему надо было отвечать именно мне, про мой «народ» он еще ничего не придумал, может, я тут вообще один такой, как Солярис у Лема, подумал он (о! я это читал! очень похоже на то, как некоторые философы описывают Жар). Неважно, потом выяснится, а пока – если у меня и есть народ, или даже много народов, то он-то обращается не к ним, а ко мне, и, чтобы не запутаться, должен обращаться на «ты».
– Понимаешь, – мысленно сказал он своему мысленному собеседнику, а на самом деле мне, – ты сам говоришь, языков очень много. И они и так отличаются, бывает, довольно сильно. Сдваиванием двух первых согласных в каждом слове ты, может, и отдалишь русский язык от японского, но приблизишь, скажем, к польскому. А он и так ближе к польскому, чем к японскому. А вообще-то, я не лингвист, и не переводчик, не знаю ни японского, ни польского, и могу наврать. Это я так про польский сказал, например. А что тебя так сразу на исправление языка потянуло? Неужели нет более важных тем?
– Ндо же с чго-то нчать рзаговор, – отвечал я через существо в его воображении, – пчему бы не с этго? Впрочем,
– Буду очень признателен, – сказал он, – тем более, у тебя уже и недостаток такого преобразования проявился: слова «шутка» и «штука» перестали отличаться. А кто ты и как ухитряешься жить в таких суровых условиях? И откуда знаешь русский? И как со мной говоришь? И…
На втором плане он опасался услышать в ответ «сам придумывай, это же твой сон» – как в анекдоте, который он тут же вспомнил, когда женщине снится, что по пустой ночной улице за ней гонится мужчина, она вбегает в какой-то подъезд (видимо, анекдот придумали до всеобщего распространения кодовых замков – это же на третьем плане, который обычно не слышен), добегает до последнего этажа, тут он догоняет ее, прижимает к перилам, она в страхе спрашивает: Что вы собираетесь со мной делать? – А он отвечает: Не знаю, мадам, это же ваш сон. (Ох уж эти взаимоотношения «женщин» и «мужчин»! – думаю я). У него получился бы такой же облом, как в анекдоте. Но он надеялся, что будет что-то более интересное. Потому и нагромоздил так много вопросов сразу. И я (его подсознание?) его ожидания оправдал. Перебил его (подсознание разве может?.. а впрочем…), когда он собирался продолжать в том же духе.
– Стой-стой, не так быстро. Не беспокойся, я отвечу на твои вопросы, как и, надеюсь, ты ответишь на мои. Хотя, согласен, сейчас мы не в равном положении, я знаю больше, так что расскажу о себе сперва я, – пообещал я, – а потом, наверное, было бы правильно установить какие-нибудь одинаковые интервалы. Скажем, по часу ответов на вопросы с каждой стороны, а?..
На самом деле, хотя мой образ исчез из его сознания сразу после того, как я рассказал о себе, но я еще некоторое время ловил остаточные сигналы, пока настройка фильтров уплывала. И уловил, что остаток разговора он в виде диалога не запомнил и собирается записывать, как запомнилось, итоги. А в следующий раз собирается запастись тетрадкой и конспектировать. Проще было бы набивать текст, но ведь картинки долго рисовать. А некоторые образы и нарисовать ему трудно. И вопросы он решил задавать не такие, про все подряд, а то даже трудно упорядочить…
Но основная проблема, для него очень важная, а по-моему, какая-то вторичная, была в том, что он оказался не в состоянии отличить воображаемый телепатический, как он его называл, разговор от реального. Ему казалось, должны быть какие-нибудь способы, но в процессе общения он их не придумал. То, что он не может отличить наши «голоса», естественно, он понимал, что я, собственно, пользуюсь его голосом. Но вот откуда я, если я порождение его воображения, беру ответы на такие вопросы, на которые он ответов не знает? Нужна довольно высокая степень двоемыслия (на втором плане «Оруэлл»… – надо и мне найти и прочесть!), чтобы задать вопрос, на который на самом деле знаешь ответ, но, пока задаешь, забыть и ответ, и сам факт, что его знал, чтобы воспринять ответ как новый для себя. А если таких ответов много, это уж совсем странно. Придется пока что считать, решил он, что собеседник реально существует, а то, что для контакта с ним мы должны представить себе друг друга – как бы выдумать – это просто такая особенность этого способа контакта. Хотя она и наводит на сомнения по его поводу…
Он правильно представлял себе еще до рассказа, что я живу «в земных недрах» (это у них называется «направление вниз», т. е. к центру Земли, но по ощущению это просто то, куда движется под действием притяжения Земли предмет без опоры. А Земля – это и Жар, и Мир, и Хлад, но не пустота вокруг Хлада). Но не так, как морлоки, гномы, черти и прочие порождения их фантазии, в обширных пространствах в Хладе. Или не обширных, а тесных пространствах, неважно, главное – пустых. И даже не как черви или индрики, прокапывающие ходы, зарастающие за ними. Я и мои соплеменники плаваем в расплавленном веществе глубин, и сами, собственно, сделаны из этого вещества – примерно так же, как они, бывшие и настоящие жители океана, состоят на восемьдесят процентов из воды (у нас довольно редкое вещество, а у них есть большие его массы).