Тореадоры из Васюковки
Шрифт:
— Слушай, — говорю, — так нельзя. Выходит, у тебя теперь нет адреса.
— Ну и что?
— Как — «ну и что?» Адреса нету, понимаешь! Выходит, будто ты вообще не живешь на свете.
— А что я могу сделать? — растерялся Кукурузо.
— Нужно немедленно как-то назвать остров. Будет название — тогда и адрес будет.
— Давай. Я что — против? А как?
— Откуда я знаю? Острова по-разному называются. Остров имени Врангеля, остров Мадагаскар, остров Таймыр. Нет, это, кажется, полуостров. Ну. как-то как.
— Ну пусть будет остров Мадагаскар. Красивое название. Мне нравится.
— Но уже есть Мадагаскар. Надо, чтобы такое название, которого еще нет.
Кукурузо задумался.
— А знаешь — пускай будет имени Переэкзаменовки. Переэкзаменовка меня сюда привела, и пусть будет имени этой проклятой переэкзаменовки. Такого названия еще нет — стопудово.
Я не стал спорить. Так на карте мира (хотя об этом никто еще не знал) появилась новая географическое название — остров Переэкзаменовки. Кто знает, может, когда-нибудь в будущем школьники даже учить будут про это на уроке. «Остров Переэкзаменовки. Знаменит тем, что на нем провёл в одиночестве почти тридцать лет ученик пятого класса Робинзон Кукурузо». И какой-нибудь оболтус получит двойку за то, что не будет знать этого.
— Не дрейфь, Робинзон, все будет хорошо, — бодро сказал я. — На таком острове не то что двадцать восемь — сто лет прожить можно. Лишь бы рыба клевала.
— Я тоже так думаю.
— Ну, прощай!
— Прощай.
Я бросил в лодку Собакевича, сел сам.
Кукурузо вдруг вздохнул и тихо сказал:
— Ты извини меня, Павлуша, что я в позапрошлом году тебя при всех в лужу пихнул. Извини.
Я тоже вздохнул и сказал:
— А ты извини, что я тогда, помнишь, твою кепку на вербу закинул. И вообще извини, если что не так.
— Прости! — сказал Кукурузо.
— Прости! — сказал я и оттолкнулся наконец от берега.
Последняя связь Робинзона Кукурузо с людьми оборвалась. Он остался один на необитаемом острове.
Теперь даже если бы он и захотел вернуться домой, он бы не смог этого сделать сам, без посторонней помощи. Потому что у него не было лодки. А без лодки выбраться из наших плавней невозможно — утонешь, как слепой котёнок.
Я предлагал, чтобы он оставил себе нашу «подлодку» (мы же какой-нибудь лодкой воспользоваться для переправы на остров), но он категорически отказался.
— Это несерьезно, — сказал он. — Это было бы словно какая-то прогулка: надоело — вернулся. Если бы у Робинзона был транспорт — черта лысого он сидел бы так долго на острове один! Нет, нужно по-настоящему. Никаких лодок, никакой возможности вернуться.
Героический человек был Робинзон Кукурузо.
Глава 15
Первый день на острове имени Переэкзаменовки
Глава, рассказанная Робинзоном Кукурузо своему другу и однокласснику Павлуше
Как только оттолкнулся ты от берега и поехал, и когда исчез за камышами, только рябь на воде от лодки осталась, то такая тишина вдруг настала — никогда я такой тишины не слышал (даже тогда, когда уши мне после первого выстрела из берданки позакладывало). Стою я и не дышу, словно окаменел. Тихо-тихо… И только небо, кажется, звенит — словно огромной голубой миской меня накрыло. И я под этой мискою один, как мышонок под ситом, и деваться некуда.
Стою я, что делать — не знаю. И спешить мне не нужно, и делать нечего. Хоть стой, хоть через голову кувыркайся — всё равно. Никто не видит, никому до этого дела нет.
Плохо мне было. И главное, эта проклятая мысль, что я сам отсюда не выберусь. Хоть кричи, хоть бейся головой о дерево — ничего не поможет. Я бы не знаю, что делал, если бы не почувствовал вдруг, что хочу есть. Ты помнишь, что я так волновался и спешил, что дома и не позавтракал хорошо.
Это сразу меня в чувство привело. Продукты я решил пока
Сам понимаю, что время для ловли неподходящее, знаю же прекрасно, что клюет или рано утром, или вечером, но не легче мне от этого. Не ждать же до вечера — живот подводит, совсем отощаю. Кончилось тем, что зацепился крючком за корягу и леску оборвал. Пропал крючок — один из лучших, что ты мне подарил. Рассердился я, плюнул и пошел к сумке с продуктами — не мог больше терпеть. Как дорвался — полсумки смолол. Наелся, как дурак мыла. Лёг кверху пузом на поляне, начал дремать и заснул незаметно. Долго, наверно, спал, проснулся, потому что почувствовал, что жжёт. Солнце жарит — шкварчит на небе, словно яичница на сковородке. Пощупал себя — щеки горят. Обгорел я на солнце. Пошёл умылся — жжет. Мокрой земли приложил — жжет. Вспомнил — сметаною или простоквашей надо. Да где её взять — сметану! Вот тогда я впервые почувствовал, что необитаемый остров — это необитаемый остров, а не наше село, где сметаны целые озёра. А мне бы сейчас хоть ложку, хоть половину ложки. Ох же и жжет! Залез я в шалаш. Темно в нем, холодок. Полежал немного, но хоть и жжет, а жить же нужно. Нельзя же двадцать восемь лет в шалаше пролежать. Вылез я, взял топор, нож твой и начал вырезать топорище.
Нашел хорошую сухую палку, вырезал топорище, начал выстругивать ножом и вдруг занозу в кончик пальца загнал. Под самый ноготь — такая боль. Сразу палец в рот. Сосу — не высасывается, зубами давлю — не выдавливается. Иголкой бы её, иголкой бы сразу вынул… «А фигу! Фигу не хочешь? — сам себе со злостью. — В село за иголкой нужно бежать. Беги, что же ты не бежишь?». Едва не заплакал я от бессильной злости — такую нужную вещь, как иголка, забыл. Взял крючок рыболовный, начал ковырять. Но сильно ковырять боюсь. Там же на конце крючка зазубрина: если загонишь, то мало того, что с занозой, еще и с крючком в пальце ходить будешь. Ох и помучился! Даже взмок. А занозу всё-таки всю и не вытащил — маленький кончик остался. А потом долго болело. Хорошо что хоть не нарвало.
Солнце начало садиться, и я снова почувствовал голод. На сумку смотреть боялся, потому что знал, если подойду к сумке, то завтра придется землю есть. Рыба, только рыба могла спасти меня от голода. Я снова закинул удочку. На этот раз мне повезло. Ох, Павлуша, как я обрадовался, когда вытащил наконец первого пескаря! Он был маленький, как палец, но он был мне дороже той полуметровой щуки, что мы с тобой поймали прошлым летом. Он трепыхался на крючке, а мое сердце трепыхалось в груди. Я даже поцеловал его, этого пескарика. Потом пошли окуньки, краснопёрки, карасики… Я так увлёкся, что не заметил, что перевернулась банка с червяками. А когда заметил — они расползлись по всему берегу. Я даже подскочил. Ой-ой-ой! Без червяков и рыбы не будет. Куда же вы убегаете, червячки? На кого вы меня покидаете, драгоценные?! Упал я перед ними на колени, принялся ползать по берегу и ловить. Но большинство уже в землю попрятались. К тому же темнеть начало. Едва с четверть банки собрал. Рыбу больше не ловил, решил червяков сэкономить.