Торговцы грезами
Шрифт:
— Не думайте, что я не прислушиваюсь к чужому мнению, — я говорил спокойно. — Я занимаюсь своим делом, и все, что прошу от вас — заниматься своим. Я согласен полностью с тем, чтобы Стен был выбран в Совет директоров, как обычный член, без всяких специальных привилегий, и мне также хочется, чтобы Дэйв получил шанс поработать на студии. Когда он поднабьет себе руку, что ж, пускай становится во главе студии, но не теперь. Слишком много поставлено на кон, чтобы сейчас рисковать.
Ронсон глянул на Фарбера.
—
Его голос звучал вкрадчиво.
Фарбер взглянул на меня. Я видел в его глазах желание послать меня к черту, но его губы были крепко сжаты. Свой миллион долларов он уже вложил, и теперь с этим ничего нельзя было сделать. Ему за это причиталось двадцать пять тысяч акций, но это только бумага. Он обдумывал мое предложение, и я понимал, что война только начинается. Он, видимо, решил избавиться от меня, и ему осталось выждать, чтобы выбрать подходящий момент. Он, наверняка, уверен, что такой момент рано или поздно наступит.
Фарбер встал. Судя по его лицу, он уже размышлял о чем-то другом.
— Я подумаю об этом, — сказал он и направился к выходу.
Ронсон быстро поднялся. Он посмотрел на меня, затем на Фарбера, который шел к двери. Мне стало почти жаль его. Он был между двух огней. Дверь за Фарбером захлопнулась.
Я улыбнулся Ларри. Впервые за все это время я оказался в положении, когда мог позволить себе отдать ему приказание.
— Присмотри за этим парнишкой, Ларри, — сказал я отеческим тоном. — Наставь его на путь истины.
Он ничего не ответил, но в глазах у него блеснули молнии. Повернувшись, он поспешил за Фарбером.
Когда за ним закрылась дверь, я знал, что теперь он мне такой же враг, как и Фарбер. Но мне почему-то было все равно. Лучше я буду воевать с ними в открытую, чем в потемках. Хотя где-то в глубине души я понимал, что не прав. Что бы мы там ни решили днем, вечером все могло измениться. Мир кино — это особый бизнес.
Светящийся циферблат часов на приборной доске машины Дорис показывал десять. Из радиоприемника лилась музыка. Ночь была теплой, в темно-синем небе мерцали звезды.
Дорис повернула машину к дому. С тех пор, как мы покинули ресторан, она не сказала ни слова. Остановив машину, Дорис вытащила ключ зажигания. Мы закурили и сидели, молча слушая музыку.
Затем мы заговорили одновременно. Это получилось забавно, и мы расхохотались. И неловкость, которую испытывали мы оба с тех пор, как увидели Далси в ресторане, казалось, исчезла.
— Что ты хотела сказать? — спросил я, все еще улыбаясь.
Она серьезно посмотрела на меня.
— Ничего.
— Нет, ты что-то хотела сказать, — настаивал я. — Ну? Давай!
Она затянулась. Горящий кончик сигареты осветил тени у нее под глазами.
— Когда-то ты ее очень сильно любил.
Я смотрел прямо перед собой.
— Я любил ее когда-то.
Она молчала. Я наблюдал, как она курит, и ждал продолжения разговора. И не ошибся.
— Джонни, — очень тихо сказала Дорис, — какая она была? Я имею в виду, какая она была в действительности? Я слышала про нее столько всякого…
«Какой она была на самом деле?» — подумал я. Теперь, прокручивая в памяти прошлое, я понял, что так и не сумел толком разобраться в ее характере.
Я пожал плечами.
— Ты слышала, что рассказывали про нее?
Она кивнула.
— Ну?
— Все это правда, — сказал я.
Она снова замолчала. Ее сигарета догорела, и она выбросила ее в окно. Мы увидели, как та рассыпалась веером искорок. Дорис шевельнулась, ее рука была в моей ладони. Я заглянул ей в глаза и улыбнулся.
Она говорила совсем тихо.
— Тебе, должно быть, было очень больно.
Да, больно. Но не настолько, как мне казалось тогда. Я вспомнил, что почувствовал той ночью, когда обнаружил Уоррена Крейга в ее постели. Я закрыл глаза. Мне не хотелось вспоминать это, но в ушах до сих пор стоял ее крик. Слова, которые я никогда не ожидал услышать от этой женщины. Затем пронзительная тишина, после того, как я ее ударил. Я помнил, как она, обнаженная, лежала на полу, глядя на меня с выражением триумфа в глазах. На ее губах была холодная улыбка. И тогда она сказала: «Чего еще можно ожидать от калеки?»
Я посмотрел на Дорис. Ее глаза излучали тепло.
— Нет, — медленно произнес я, — не думаю, что мне действительно было больно. Настоящая боль пришла позже. Гораздо позже. Когда я осознал, кого я потерял из-за нее на долгие годы.
Она не сводила с меня взгляд.
— О ком ты говоришь?
Я посмотрел ей в глаза.
— О тебе, — мягко сказал я. — Да, мне действительно было больно. Я понял, что годы ушли и я не смогу вернуть их назад. И к тому же я уже боялся что-либо предпринимать.
Она долго испытующе смотрела на меня, затем повернулась и, положив голову мне на плечо, перевела взгляд в небо. Мы сидели, не говоря ни слова.
После длинной паузы Дорис заговорила. Ее голос был спокойным и теплым.
— Я тоже боялась, — сказала она.
Я улыбнулся.
— Боялась чего?
Она подняла голову с моего плеча и доверчиво заглянула мне в глаза.
— Боялась, что ты никогда не забудешь ее, боялась, что ты никогда не вернешься, я боялась, что ты даже сейчас о ней думаешь.