Торговцы жизнью
Шрифт:
Потом стали рассаживаться чиновники. Причем когда стульев на рымоловской стороне не хватило, наиболее отчаянные брали стулья оттуда, где сидели Марамод и Ростик, но усаживались за Председателем, вторым, так сказать, рядом.
Посидели. Сначала молча, потом кто-то в заднем ряду человечества стал о чем-то усиленно шептать. Тогда Рымолов провозгласил:
– Тихо, пожалуйста. – Посмотрел на Ростика:
– Ну, так и будем сидеть?
– Не знаю, – удивился на этот раз Ростик. – Я думал, вы скажете что-нибудь.
– А чего говорить? – пробормотал кто-то с левого края. – Он же все равно не понимает.
– Да, нелепо, – согласился
– А где мешки с порошками?
Тогда Рост объяснил, что порошки можно брать у них на стройке без всякой официальщины. И вдруг взорвался какой-то дядька с правого края стола. Приглядевшись, Ростик узнал в нем чуть было не навязанного в Одессу губернатора.
– Нет, Арсеньич, я так не согласен. Все, хотя бы с нашей стороны, в человечестве, должны получать порошки централизованно. Мы обязаны контролировать их распределение и использование. Иначе…
– Вы что, знаете, кто каким образом собирается их использовать? – спросил Ростик. В зале повисла тишина. – На все сто представляете, кто какую постройку задумал соорудить? – Он еще немного подождал, ответа не последовало. – А почему люди сами не могут придумать, что им нужно, что следует попросить… у тех же широв?
– Это подрыв дисциплины, – заговорила толстая тетка, лицо которой Ростик смутно помнил. Кажется, он видел ее со своей тещей, раньше она занималась рынками.
– Я спрашиваю, где мешки? – спросил Рымолов. – Мы же договорились, что состоится символическое, так сказать, вручение.
Внезапно в приемной послышался топот. Потом в полуоткрытую дверь, в которую заглядывало немало чинуш рангом поменьше, ввалилось двое широв. А вот за ними… Ростик даже рассмеялся от облегчения, потому что следом за ними бежал Каменщик. Он-то и провозгласил:
– Вот, мы принесли всего три. С другими решили не мучиться.
Рымолов исподлобья, но вполне победительно осмотрел сидящих на его стороне галстучников и с достоинством произнес:
– Тогда приступим к официальной церемонии. – Он указал рукой вновь прибывшим носильщикам:
– Товарищи, вставайте за спину нашего гостя. Начнем.
И он заговорил. А Ростик смотрел на говорившего Рымолова, разумеется не вслушиваясь в слова, и думал о том, что никогда, никогда не будет таким. Не позволит себе так распуститься, чтобы в один отнюдь не прекрасный день превратиться в политика, чтобы вдруг стать чиновником, чтобы оскотиниться до начальственного состояния.
И еще он думал, что главная беда даже не в самой глупости, которая буквально облаком висела над людьми, собравшимися тесной стаей на той стороне стола. Главная беда в каких-то маловразумительных и непонятных обычному человеку правилах, которые укатывают, оболванивают, обезображивают даже самых лучших почти до потери человеческого облика. А потому, чтобы что-то изменилось, нельзя просто разогнать одну банду и набрать другую, пусть и декларирующую лучшие намерения… Но что делать, он не знал. И от этого испытывал отчаяние, с которым так контрастировал спокойный и уверенный вид шира Марамода.
Это была даже не человеческая проблема, которую не знали другие разумные расы Полдневья. Это была русская проблема, и решению она подлежала только с учетом ее национальной особенности.
36
Проводив шира гошода Марамода, официального представителя широв, назад в свежевыстроенное обиталище, Ростик поболтался с полчаса на
Ввиду куда как солидного срока, ее пару недель назад перевели в аптеку, где ей осталось только растирать и смешивать разные травы, скатывать пилюли и распихивать их по пузырькам. Вид жены, странно изменившейся, с выдающимся под белым халатом пузиком, переваливающейся на вдруг ставших короткими ножках, заставлял Ростика чуть не мурлыкать от нежности.
Вот и сегодня дело кончилось тем, что он так откровенно начал «облизываться» на благоверную, что две старшие сестры, ответственные за работу в аптеке, собравшись с духом, высказали ему:
– Вы, Гринев, конечно, жуткий там у себя герой…
– И рассказывать умеете, – добавила вторая, белая мышка, которая в первые несколько дней сама не отходила от Ростика, пока он не рассказал, что и как случилось в Одессе.
– Но у нас тут все-таки работа.
Ростик скроил непонимающую физиономию:
– И что?
– А то, – высказалась беленькая.
– Если вы быстро-быстро не оставите нас в покое, то мы…
Они не решались высказать свою угрозу.
– Да? – снова спросил Рост.
– Позовем Чертанова!
Хирург Чертанов, кстати, тот самый, который в свое время выходил Любаню и за прочие заслуги величина абсолютная для всех сестер и многих врачей, был страшнейшим аргументом. После этого Ростику осталось только изобразить ужас и уйти.
Вообще-то его ухаживания за женой никакой угрозы дисциплине не несли, но они странным образом настраивали чуть не всех больничных теток на откровенно романтический лад, что в Боловске стало редкостью ввиду отсутствия мужского населения. Поэтому его, из-за разных тайных переживаний могущественной в больничном царстве и обуреваемой сложными желаниями женской души, проще было прогонять, чем терпеть перед собой. Да и Любане повышенное внимание подружек к ее Ростику почему-то оказывалось… неприятно. Поэтому Рост, как обычно, отправился в палату, где лежал Антон. Дела у него за три месяца, что прошли после несчастного случая, вроде бы пошли на лад. Иногда он узнавал Ростика и просил рассказать, что в мире творится. Но в половине случаев, когда Рост к нему заглядывал, он просто лежал, закрыв глаза, с восковым лицом под ледяной, как после сотрясения мозга, повязкой, со спекшимися, беззвучно шевелящимися губами и безостановочно дергающимися руками. И тогда становилось ясно: до выздоровления тут еще далеко.
Иногда после всех этих приятных и не очень переживаний Ростику, как глоток спасительного кислорода, был необходим кто-то, с кем он мог бы просто поговорить на равных. В таких случаях он шел на аэродром. Но последнюю неделю ни Кима, ни других знакомых пилотов, как правило, не бывало, они обретались в разгоне, вернее, в «разлете» – крутились на периферии обживаемой человечеством зоны, работали, создавали пригодную для обитания среду.
А новых пилотов, набранных в самое последнее время, которых одноногий Серегин дрессировал день и ночь, Ростик не знал. И говорить с ними было ему… гм… затруднительно. Этот молодняк, иным из которых было всего-то лет по пятнадцать, – непонятно было, как они тяжеленные блины на гравилетах ворочают, – разговаривал с Ростом, вытягиваясь чуть не в струнку.