Торговец пушками

Лори Хью

Я кивнул. Глаза Соломона открылись.

– Насколько энное?

Соломон снова сделал глубокий вдох, видимо желая выложить все разом:

– Один приятель приятеля одного приятеля, который был там, сказал, что это два ящика, каждый примерно двадцать на десять на десять футов; что сопровождали их шестнадцать мужчин, девять из которых были в военной форме, и что эти мужчины сразу же взяли ящики под свой контроль и убрали их в ангар у ограды периметра, специально выделенный исключительно под них.

– Барнс?

Соломон на секунду задумался.

– Не могу сказать,

командир. Но тот самый приятель полагает, что признал среди сопровождавших одного американского дипломата.

Какой там, на хрен, дипломат! Хер он, а не дипломат.

– По информации все того же приятеля, – продолжал Соломон, – там также был человек в необычной гражданской одежде.

Я даже слегка приподнялся, чувствуя, как мои ладони моментально вспотели.

– Что значит «необычной»?

Соломон накренил голову набок, старательно пытаясь припомнить точные детали. Как будто это было так уж необходимо!

– Черный пиджак и черные брюки в полоску. По словам приятеля, он выглядел как гостиничный официант.

Лоск кожи. Лоск денег. Лоск Умре.

«Да, – подумал я. – Теперь вся шайка в сборе».

По дороге назад, к центру города, я обрисовал Соломону, что собираюсь предпринять и что мне нужно лично от него.

Он периодически кивал. Было видно, что вся эта затея ему не по душе, хотя он наверняка заметил, что я и сам не больно-то от нее в восторге.

Когда мы подъехали к зданию консульства, Соломон сбросил скорость, а затем не спеша пустил «пежо» вокруг квартала. Наконец мы поравнялись с растущей у стены высокой араукарией. Какое-то время мы смотрели на ее раскидистые ветви, потом я кивнул Соломону, он вылез из машины и открыл багажник.

Внутри лежали два свертка. Один – прямоугольный, размером с обувную коробку; другой – в форме тубуса, около пяти футов длиной. Оба были завернуты в коричневую жиронепроницаемую бумагу. Ни штампов, ни серийных номеров, ни сроков хранения.

Я видел, что Соломону не хочется даже дотрагиваться до свертков. Я наклонился и сам вытащил их из багажника.

Хлопнув дверцей, он завел двигатель. А я зашагал к стене консульства.

8

Но, чу! Мягчайшим барабаном пульс мой бьет:

То знак тебе – любимый твой идет.

Генри Кинг, епископ Чичестерский

Американское консульство в Касабланке разместилось в самом центре утопающего в листве бульвара Мулла-Юссес – маленького анклава французской пышности девятнадцатого века, построенного, чтобы усталый колонизатор мог расслабиться после тяжкого трудового дня, занятого планированием инфраструктуры.

Французы пришли в Марокко, чтобы создавать автострады, железные дороги, больницы, школы, чувство моды – в общем, все то, без чего, как известно, не способен обойтись ни один среднестатистический француз. Когда же настало время полдника, и посмотрели французы на все, что создали, и увидели они, что это хорошо. Посчитали они, что

с лихвой, мать вашу, заслужили право пожить как магараджи, чем, собственно, и занимались все оставшееся время.

Но когда на глазах рухнул соседний Алжир, французы вдруг смекнули, что иногда все же лучше хотеть чего-то еще. А потому пораскрывали свои «Луи Вуиттоны», упаковали в них свои бутылочки с лосьонами, и еще кучу бутылочек с лосьонами, и еще ту, что закатилась за унитаз и на поверку, при более близком рассмотрении, оказалась опять же бутылочкой с лосьоном, и тихонько улизнули под покровом ночи.

Наследниками же громадных лепных дворцов, что в спешке побросали французы, оказались отнюдь не принцы, не султаны и не миллионеры-промышленники. И не рок-певцы, не футболисты, не гангстеры и не звезды сериалов. По удивительной случайности ими оказались дипломаты.

Я называю это «удивительной случайностью» потому, что сегодня в этой игре дипломаты уже давно делают всех вчистую. В любом городе, в любой стране мира дипломаты живут и трудятся в самых дорогих и желанных объектах недвижимости, которые только можно найти. Особняки, замки, дворцы, оленьи заповедники – все едино: дипломат просто заходит, осматривается и, тяжко вздохнув, заключает: «Да, думаю, я смогу это вынести».

Мы с Бернардом поправили галстуки, сверили часы и поспешили вверх по лестнице к парадному входу.

– Итак, господа, чем могу?

Зовите-Меня-Роджер Бучанан оказался мужчиной лет пятидесяти с гаком. По служебной дипломатической лестнице он явно вскарабкался на максимальную для себя высоту. Касабланка была его последним назначением, здесь он провел уже три года, и, разумеется, все его вполне устраивало. Замечательные люди, замечательная страна. Еда, правда, несколько жирновата, но в остальном – все просто великолепно.

Наличие жира в еде, похоже, не больно-то снизило темп жизни Зовите-Меня-Роджера, поскольку тянул он как минимум на центнер, что при росте в пять футов девять дюймов по силам далеко не каждому.

Мы с Бернардом переглянулись, подняв брови – так, словно, по большому счету, было совершенно неважно, кто из нас начнет первым.

– Мистер Бучанан, – начал я торжественным тоном, – как мы с коллегой уже излагали в своем письме, мы являемся производителями самых лучших, на наш взгляд, кухонных перчаток из всех, что выпускаются сегодня в североафриканском регионе.

Бернард медленно кивнул – будто лично он пошел бы еще дальше и сказал «в мире», но, мол, ладно, бог с ним.

Я продолжал:

– У нас действующие предприятия в Фезе и Рабате, а скоро мы открываем завод на окраине Марракеша. Наша продукция отличается высочайшим качеством. Мы в этом уверены. Вы могли не только слышать о ней, но даже пользоваться ею, если вы, конечно, из тех, кого сегодня называют «эмансипированным мужчиной».

При этом я даже фыркнул, точно полный придурок. Бернард с Роджером тоже включились в игру. Мужчина. В кухонных перчатках. Надо же такое придумать! Бернард подхватил эстафету, внося в беседу респектабельно-мрачную тевтонскую ноту: