Торлон. Трилогия
Шрифт:
Хейзиту вспомнился случай из детства, когда на него напала целая ватага соседских ребятишек, решивших отомстить за то, что он накануне забросал двоих из них грязью. Вражда эта тянулась так долго, что ни одна из противоборствующих сторон не помнила, кто же первым начал, в то время как первым заканчивать ее не хотел никто. Среди соседской детворы были и его одногодки, и ребята постарше. Они главным образом мстили маленькому Хейзиту тем, что обзывались всякими обидными прозвищами или демонстративно не замечали, чем только еще сильнее его раззадоривали. Все это едва ли осталось бы в его памяти, если бы в тот день расправе над ним не помешало появление никому не
Раньше Хейзит вспоминал это не самое приятное событие из своей жизни исключительно в связи с тем, что оно подарило ему знакомство не только с важным, но и нужным человеком. Ведь не кто иной, как Локлан сперва предложил осиротевшему Хейзиту подумать над проектами укрепления лесных застав, а затем сам сделал так, чтобы Ракли о них узнал и заинтересовался юным строителем. Вряд ли без подобной поддержки Хейзиту посчастливилось бы заполучить столь прибыльную работу. Сидел бы сейчас на шее у матери да время от времени помогал соседям чинить покосившиеся от старости изгороди. Конечно, теперь смешно и грустно об этом думать, но ведь никто же не знал, что все так плачевно обернется…
Сейчас же Хейзит вспоминал другое: нечто в характере и манерах Локлана, из-за чего превосходящие силы противника обратились в постыдное бегство. То же самое, что, верно, ощутили тогда они, почувствовал Хейзит сегодня, когда прятался за шершавым стволом дерева, а всадник в черных доспехах и несуразной соломенной шляпе смотрел мимо него и вместе с тем как будто знал, что он, Хейзит, беглец с сожженной заставы, ежится от страха где-то там, в безучастном лесу.
— Вот бы мне мою фляжку, — мечтательно проговорил Мадлох, выводя Хейзита из задумчивости. — Опять жара и пить хочется.
Фокдан раздраженно цыкнул на него, однако когда через некоторое время ту же песню затянул Исли, похоже, ни у кого из путников не нашлось сил, чтобы ему возразить.
— Попить бы и пожрать чего-нибудь, — вздохнул толстяк, потирая обеими ладонями брюхо. Дубинку он давно сунул за пояс, чтобы удобнее было продираться сквозь заросли орешника. — Может, поохотимся чуток? Ну что мы все премся да премся! Никто же за нами не гонится.
— Скажи спасибо, что за тобой никто не охотится, — вытер пот со лба Фокдан. — А вот источник или, на худой конец, ручей нам бы не помешал.
— Вот и я говорю, — подхватил Мадлох. — Давайте сделаем привал. Хотя бы короткий.
— Я знаю эти места, — оглянулся на спутников Фейли. Раненая нога не мешала ему по-прежнему идти впереди всех. — Если готовы потерпеть еще немного, обещаю привал у ручья.
Ему не поверили, но спорить никто не решился.
«Откуда этот эльгяр так хорошо знает лес, — подумал Хейзит. — Не в лесу же он учился искусству владения арбалетом. Спросить бы напрямик, да как-то не с руки. Придется подождать привала».
Ждать и в самом деле пришлось недолго. Орешник кончился, и выбившиеся из сил путники увидели невысокий, поросший неяркими
— Даже есть расхотелось, — довольно сообщил Мадлох.
— Только не мне, — усмехнулся Исли, высматривая что-то между цветами. — Если ты все тут так хорошо знаешь, — обратился он к Фейли, — скажи на милость, нет ли где поблизости коровы или хотя бы молоденького бычка. Сейчас я бы съел его, не жаря.
— Фу, какая гадость! — поморщился Мадлох. — Ну почему ты считаешь, что имеешь право портить всем аппетит? Было бы мясо, а костер развести — плевое дело.
Хейзит вопросительно смотрел на Фейли. Тот лежал на спине, прикрыв глаза и покусывая зеленую травинку. Казалось, разговоры о еде волнуют его еще меньше, чем раненая нога, о которой он почти забыл.
— Предлагаю заночевать здесь, — неохотно подал голос Фокдан. — Уже вот-вот начнет смеркаться. Охоту отложим до утра. Еще одна ночь без еды вряд ли нам сильно повредит.
Фейли выплюнул травинку.
— Орехи, — сказал он, не открывая глаз. — И ягоды.
Остальные путники переглянулись.
Первым на ноги вскочил Исли. Перепрыгнув через ручей, он на удивление прыткой трусцой устремился обратно, туда, где заканчивался орешник. Утоленная жажда возвратила способность воспринимать мир таким, каков он есть, и недавним воякам оставалось лишь посмеиваться в душе над своей недогадливостью, наивностью и полнейшей неприспособленностью к дикой жизни. На заставе их кормили специально обученные этому ремеслу повара, причем кормили мясом, лепешками, кашами да соленьями — пищей мужской и сытной, — а дома они привыкли к тому, что о них заботятся жены и матери, так что мысли довольствоваться лесными ягодами и орехами у них отродясь не возникало.
Вскоре у Хейзита устала нижняя челюсть, а зубы заныли от постоянного разгрызания твердой скорлупы. Нельзя сказать, чтобы голод прошел, однако появившаяся приятная тяжесть в желудке и снятая рубаха с завязанными рукавами, наполненная зелеными орехами, придавали уверенности в завтрашнем дне. Судя по всему, остальные его спутники испытывали то же самое. Исли сидел в гуще кустов, окруженный горками темнеющей скорлупы, и блаженно развлекался тем, что раскалывал орех об орех. Хейзит попробовал проделать то же самое, но у него ничего не вышло: требовалась просто-таки недюжинная сила в руке и твердость пальцев, потому что орехи, кроме того что не желали трескаться, норовили выскользнуть на свободу. Фокдан приспособил для этих целей пень, на котором, как заведенный, колол орехи рукоятью ножа. Не все орехи поддавались с первого удара, но он упорствовал и добивался своего. Мадлоха не было видно. Равно как и Фейли.
Прижав превращенную в мешок рубаху к груди, Хейзит вернулся к холму.
Фейли сидел там, где они его оставили, и как будто спал. Хейзит тихо сел рядом, решив не будить нового товарища. Если тот проснется, орехов хватит, чтобы его угостить.
Что-то в облике спящего насторожило Хейзита. Сначала он принял это за катящиеся по щекам слезы, но, приглядевшись, понял, что это бусинки пота. У Фейли был жар.
Хейзит потрогал раненого за плечо. Фейли тяжело поднял веки и попытался улыбнуться: