Торжество тьмы

Уортон Эдит

Снег на дороге был глубокий и неровный. Фэксон оступался в выбоинах и тонул в сугробах, и ветер давил на него, словно гранитный утес. То и дело он останавливался, задыхаясь, как будто невидимая рука стягивала у него на теле железный обруч, но затем продолжал путь, сопротивляясь холоду, исподволь проникавшему под пальто. Из-под завесы непроницаемой тьмы по-прежнему падал снег, и несколько раз Фэксон осматривался, боясь, что пропустил дорогу на Нортридж; однако, не видя ни знака, ни поворота, пробивался дальше.

Наконец, уверенный, что прошел больше мили,

Фэксон остановился и оглянулся. Ему сразу же стало легче, поначалу — оттого, что он встал спиной к ветру, а потом — оттого, что вдали на дороге замерцал фонарь. Это были сани — сани, на которых его, возможно, подвезут до деревни! Подбодренный надеждой, Фэксон двинулся назад, к свету. Огонек приближался очень медленно, непрестанно виляя и покачиваясь, и даже когда до него осталось всего несколько ярдов, Фэксон не мог уловить звона бубенцов. Затем фонарь замер у обочины, как будто его нес пешеход, обессилевший от холода. Эта мысль побудила Фэксона поспешить, и спустя минуту он споткнулся о неподвижную фигуру, приникшую к сугробу. Фонарь выпал из руки пешехода, и Фэксон, с ужасом подняв его, осветил лицо Фрэнка Райнера.

— Райнер! Какого дьявола вы тут делаете?!

Юноша бледно улыбнулся.

— А вы что тут делаете, хотел бы я знать? — парировал он и, ухватившись за локоть Фэксона и поднявшись на ноги, весело добавил: — Ну вот, я вас догнал!

Фэксон застыл в замешательстве, сердце у него упало. Лицо у юноши было серое.

— Что за безумие… — начал он.

— Да, безумие. Зачем вы это сделали, скажите на милость?

— Я? Что я сделал? Ну, я… Я прогуливался… я часто гуляю по вечерам…

Фрэнк Райнер расхохотался.

— И по таким вечерам тоже? Значит, вы не хлопнули дверью?

— Хлопнул дверью?!

— Потому что я вас чем-то обидел. Дядя решил, что дело в этом.

Фэксон схватил его за руку.

— Вас послал за мной дядя?

— Ну да, он устроил мне страшный разнос за то, что я не пошел к вам в комнату, когда вы сказали, что вам плохо. А когда мы обнаружили, что вас нет, то испугались — и он был ужасно расстроен, вот я и сказал, что догоню вас… Вам ведь не плохо, верно?

— Плохо? Нет. В жизни не чувствовал себя лучше. Фэксон подобрал фонарь. — Идемте, давайте вернемся. В этой столовой было ужасно душно.

— Да, я надеялся, что это из-за духоты.

Несколько минут они молча плелись по дороге; затем Фэксон спросил:

— Вы не слишком устали?

— Нет-нет. Гораздо легче, когда ветер в спину.

— Хорошо. Не разговаривайте больше.

Они с трудом пробирались вперед и, несмотря на то что путь им освещал фонарь, шли медленнее, чем давеча Фэксон, двигавшийся навстречу ветру. Юноша налетел на сугроб, и секретарь воспользовался этим предлогом.

— Возьмите меня под руку.

Райнер послушался, выдохнув:

— Ноги не держат.

— Меня тоже. А кого бы держали?

— Ну и задали вы мне задачку! Если бы вас случайно не увидела одна из служанок…

— Да, конечно. А теперь закройте рот, будьте любезны.

Райнер засмеялся

и повис на нем:

— А, холод мне не навредит…

Первые несколько минут после того, как Фэксон наткнулся на Райнера, единственной мыслью секретаря была тревога за юношу. Однако с каждым мучительным шагом, приближавшим их к тому месту, откуда он только что сбежал, причины побега становились все ужаснее и очевиднее. Он вполне здоров, это не было ни обманом зрения, ни галлюцинацией: он, Фэксон, был орудием, избранным, чтобы предостеречь и спасти, — и вот он, во власти неодолимой силы, тащит жертву обратно, навстречу ее судьбе!

Он был настолько в этом убежден, что едва не сбился с шага. Но что же ему делать, что говорить? Надо любой ценой укрыть Райнера от холода, вернуть в дом, уложить в постель. А уже потом начинать действовать.

Снегопад усиливался, и, когда они подошли к участку дороги среди открытых полей, ветер настиг путников и принялся хлестать им в лицо колючими плетьми. Райнер остановился, чтобы перевести дух, и Фэксон почувствовал, что его руке стало тяжелее.

— Когда мы дойдем до сторожки, можно будет телефонировать, чтобы из конюшни выслали сани?

— Если в сторожке еще не легли спать.

— Ладно, разберусь. Не разговаривайте! — приказал Фэксон, и они двинулись дальше…

Наконец луч фонаря упал на колею, уходившую вбок, в тень под деревьями.

Фэксон приободрился:

— Это ворота! Будем на месте через пять минут.

В этот момент он различил над изгородью отблеск света в дальнем конце темной аллеи. Этот же свет озарял ту сцену, которая во всех подробностях запечатлелась у Фэксона в памяти, и он снова ощутил ее ошеломляющую реальность. Нет, он не допустит, чтобы мальчик туда вернулся!

Наконец они оказались у сторожки, и Фэксон забарабанил в дверь. Он твердил себе: «Сначала уведу его под крышу и попрошу приготовить ему горячее питье. А там посмотрим… найду доказательства…»

На стук никто не ответил, и Райнер, подождав немного, сказал:

— Послушайте… идемте лучше в дом.

— Нет!

— Я прекрасно смогу…

— Я сказал — в дом вам нельзя!

Фэксон заколотил в дверь с удвоенной силой, и наконец заскрипели ступени.

Райнер прислонился к притолоке, и, когда дверь открылась, свет из прихожей осветил его бледное лицо и застывший взгляд. Фэксон схватил его за руку и втащил внутрь.

— Там было холодно, — выдохнул юноша, и тут как будто невидимые ножницы одним движением перерезали ему все мышцы до единой — он пошатнулся, повис на руке у Фэксона и словно бы рассыпался в прах у его ног.

Сторож и Фэксон нагнулись над ним, с трудом подняли, вдвоем внесли в кухню и уложили на диван у печи.

Сторож воскликнул: «Я позвоню в дом!» — и выскочил прочь. Но Фэксон не стал вслушиваться в его слова — рядом с такой бедой никакие знамения уже ничего не значили. Он опустился на колени, чтобы расстегнуть на шее Райнера меховой воротник, и почувствовал на руках теплую влагу. Он поднял руки — они были красные…