Торжествующий разум
Шрифт:
Такое за истекшие месяцы работы в университете, да и вообще, с ним было впервые, и Павле лежал неподвижно, зорко наблюдая за неясными метаниями в тени второго этажа. Ему было непонятно, почему и кто открыл в него огонь, и почему теперь чей-то голос утверждал, что это было неправильно. Павел был неподвижен и ровно беззвучно дышал.
Внезапно знакомый силуэт вынырнул из темноты и, держа в левой руке автомат, направился к нему. Это был молодой парень, лица которого невозможно было разглядеть из-за маски оставлявшей открытыми только рот и глаза. Он был высокого роста и держался уверенно. На рукаве его
– Павел Иванович извините!
– неожиданно сказал силуэт.
– Мы думали, что уже все ушли, а вы просто не разоруженный нами охранник.
Калугин встал, узнав по голосу одного из своих студентов.
Его настороженность немного спала, но ему по-прежнему было непонятно, что происходит.
– Я Марк Оверский, вы должны меня помнить. Пятый курс "Корпоративный менеджмент". В данный момент комендант этого здания.
– Спасибо что узнали меня и оставили в живых, - с нескрываемым удивлением, но как всегда спокойным голосом ответил на приветствие Павел.
– Что тут происходит?
– Восстание, - твердо ответил студент.
– Восстание?
– переспросил Калугин, пожимая руку Марка.
– Совершенно верно.
Сказанное студентом не умещалось в голове. После ограниченного успеха первой забастовочной волны наступила пауза. Власть пошла на уступки, потом через четыре месяца перешла в контратаку. Однако запрета профсоюзов и революционной пропаганды не вышло. Система забуксовала. Ей то там, то тут не хватало ресурсов и поддержки. Компартия начала готовить новую общенациональную политическую стачку. Этого требовали массы, за это выступали профсоюзы промышленности и служащих. Однако вопрос о восстании считался преждевременным.
Они спустились на первый этаж и, пройдя мимо охранников в традиционной серой форме, которые, по-видимому, были переодетыми повстанцами, направились в кабинет коменданта. Тут горел яркий свет, и за большим столом сидело около десяти человек. Разложив на столе свои ноутбуки, они были чем-то заняты. Всюду валялось оружие, лежали магазины и стояли плотно набитые патронами коробки.
Марк снял маску, и провел Павла в глубь помещения к комнате отдыха. Он зажег свет. Здесь никого не было, и они могли поговорить.
Павел сел в мягкое кресло.
– Что-нибудь не понятно?
– поинтересовался Марк.
– Многое, - ответил Калугин.
– Во-первых, почему вы оказывает мне такое доверие? Во-вторых, что тут действительно происходит?
Марк улыбнулся и, предложив Павлу кофе, которое налил из термоса, пояснил:
– У меня есть инструкции на ваш счет, полученные от Центрального комитета восстания, ведь вы секретарь ЦК компартии, а мы союзники, хотя ваша организация и выступает пока против восстания. Это первое, теперь второе. Демократический конфедеративный студенческий фронт постановил вчера начать вооруженное восстание во всех университетах, которое должно дополнить на наш взгляд организованную вами политическую забастовку. Сейчас нашими отрядами занято пять московских вузов. Через час их будет больше.
Павел отпил кофе из своего пластикового стакана.
– А как же ФБС, - спросил он, - вы что, думаете, им не известно о начале восстания?
– Скоро станет известно из СМИ. Но свежих сведений
Павел сделал еще один глоток. Он тоже не знал о восстании. Нет, он, конечно, был в курсе некоторого движения в студенческой среде ориентированной на ДКСФ, но полномасштабное восстание казалось ему невозможным. Он и сейчас отдавал себе отчет, что успех так неожиданно начатого вооруженного выступления зависит, прежде всего, от масс.
События продолжали развиваться.
Спустя два часа университет было невозможно узнать. Всюду появлялись все новые и новые люди с оружием, беззвучно привозились и выгружались ящики с боеприпасами, сооружались баррикады, устраивались огневые точки, происходило непрерывное разделение новоприбывших на роты и взводы. Вообще же весь университет должен был образовать четыре батальона.
К утру, а утром Павел, погруженный в общую атмосферу приготовлений, назвал первое пробуждение света, университет изменился еще больше. По видимо такое же превращение произошло и другими учебными заведениями столицы.
– Откуда столько оружия?
– поинтересовался Калугин у одного из батальонных командиров.
– Мы уже заняли казармы 14-й дивизии и выгребли оттуда все что могли. Правда, к сожалению, большинство солдат отказалось присоединиться к восстанию, хотя и выразило, пускай робко, симпатию нашему делу.
Возможно, из-за того, что была ночь, возможно из-за того, что у властей не было информации, или они были парализованы своим разложением, но правительственные части появились у стен старого корпуса только к 9 часам. К этому времени повстанцы были уже готовы.
Свет в комнате то гас, то снова загорался. Атмосфера переговоров, которые вели с рядом профсоюзов Михаил Литвин и Виктор Датов, была такой же неустойчивой. Они просидели почти всю ночь, но так и не добились от ряда руководителей Конфедерации профессиональных союзов согласие на участие во всеобщей политической стачке. Самым упорным противником этой затеи оказался руководитель профсоюза банковских служащих Шерский. Он отчаянно спорил и не поддавался никаким аргументам. Даже звонок Калугина, сообщившего о происходящем, не изменил ситуацию.
– Всеобщая политическая стачка есть необходимость, без нее невозможно изменение общественного строя в стране. Без нее не получится даже на дюйм улучшить положение трудящихся, - доказывал Виктор, лихорадочно теребя по старой привычке очки.
– Наши члены вполне довольны существующим положением, - снова сомневался Шерский, маленький полный человек в дорогом, но старомодном костюме.
– Яков, - говорил Михаил, обращаясь к Шерскому, - зачем эти споры, конечно, час назад тех, кто сомневается в необходимости общероссийской забастовки, было много, но ведь теперь в комитете ты один. Давай соглашайся, и будем работать. Мы ведь знаем, что половина членов вашего союза за стачку и только половина колеблется. Нам нужно полное, единое выступление - поэтому мы тебя сейчас уговариваем.