Торжествующий разум

Колташов Василий Георгиевич

Несколько часов канцлер работал с корреспонденцией. Не было ничего особенного. Отданные распоряжения хранить все случившееся за этот день в тайне как будто выполнялись. Безмятежный город еще не знал о том, что пришло время считать последние дни жизни тирана. Реке набрал полные легкие горячего воздуха. Работы было много. Первый министр принимал высших государственных сановников одного за другим. Принцу была послана секретная записка. Шли бесценные часы. Вызванная канцлером графиня Риффи пребыла во дворец только к вечеру.

Весь двор, отправившийся рано утром на охоту устроенную принцем, почти ничего еще не знал. Но слухи,

эти безжалостные вестники долетали до него. Многие титулы трепетали от ужаса, иные дрожали от знобящей жажды править. Другие, согнутые и притаившиеся, чудились себе уже поднявшимися, вставшими у трона как его опора.

***

Красивая женщина вошла в кабинет.

–  Я ждал вас дорогая моя, - беспокойно, но приветливо встретил гостью канцлер.
– Вы уже получили мою записку?

–  Да, это очень тревожное послание. Неужели все так плохо?

–  Завтра, максимум послезавтра наш король и император умрет. Меня волнует тут не столько сам этот факт, сколько его последствия. Поэтому я решил посоветоваться с вами насчет нашего общего будущего. Вы слывете умнейшей и благороднейшей женщиной королевства. Бесспорно, мысли ваши бесценны, - тут, конечно, старый плут канцлер лукавил и льстил. Он не любил своевольную графиню. Впрочем, он вообще никого не любил. Так говорить, а вернее вообще столь открыто беседовать на острую и важную государственную тему его заставляло признание большого влияния графини и, прежде всего, воздействие этой красоты на ее тайного любовника герцога Телгоре.

–  Что я могу посоветовать вам, умнейшему государственному мужу моей Родины? Что женщина может сказать тому, чьи руки создавали величество Рикана? Разве вам нужны мои советы?

–  Да мне нужны ваши советы, - лукаво улыбнулся канцлер.
– И именно ваши советы мне и нужны. Наши дела плохи. Вернее внешне они благополучны. Но мне-то хорошо известно, что это за благополучие. Мы с огромным трудом держим в руках имперские земли. На юге мы вроде бы вот-вот прижмем к ногтю морских мятежников, в этом есть, бесспорно, большая ваша заслуга графиня, - и он отвесил учтивый поклон.
– Но заговорщики, шпионы и изменники которыми, несмотря на все усилия, кишмя кишит наша империя, только и ждут момента, чтобы разрушить хрупкое благополучие.

–  Все это ужасно, граф. Меня, признаюсь, тоже тревожат все эти вещи. А ведь за время правления его величества, мой покойный отец обзавелся немалыми владениями в имперских землях. Да и…

–  Да и ваш возлюбленный герцог Телгоре также имеет немало дохода со своих новых имений, - смело продолжил канцлер тонко прерванную мысль графини.

Прелестная девушка, которой было не более двадцати лет, и в которую так безотрадно влюблены были столькие мужчины, умолкла, опустив в порыве ложной скромности очаровательный взор. Она была действительно очень красива и, бесспорно, хитра той хитростью, которой в век заката феодализма отличались властолюбивые поклонницы роскоши и славы.

–  И вот что я думаю, - неожиданно резко прервал миг тишины канцлер.
– Принц глуп, но он будет королем. Что же это справедливо, но дела…, - тут он на миг умолк.
– Дела ждут, нет, требуют, внимания, пристального внимания.

Графиня слушала затаив дыхание и нервно покусывая свои очаровательные губки. Ее дивные карие глаза, в черном, вишнево-винном

омуте которых так жаждал утонуть Режерон, смотрели в седое лицо первого после короля человека в империи. Казалось, она трепетала. Но это внешнее проявление волнения вовсе не выдавало скромности этой натуры. Нет, эта женщина не была скромна. Коварна? Да. Пышные черные волосы, превосходная фигура, томный взгляд и хитрый ум - были ее оружием.

Ноздри канцлера расширились. В эти минуты, а вернее в эти непродолжительные часы рождался новый порядок власти в стране. Далекие от народа, чуждые ему по духу и интересам люди, погрязшая в роскоши знать и палачи, веками плывшие в реках крови истории, решали его судьбу. Король еще не умер. Еще слабо дышало его тело, еще принц безмятежный и безразличный к надвигающейся смерти отца кричал в моменты страстного порыва охоты: «Ату, ату его!» И уже все было решено. Три человека: старый канцлер, прозванный в народе «вечный как зло», графиня Риффи, которую люди называли просто «шлюха» и герцог Телгоре, командующий имперской армией образовали союз. Вернее, этот альянс сложился уже месяц назад, но лишь теперь он приобретал подлинное значение. Когда заговор созрел и усилился, а это произошло быстро, герцогу Телгоре было послано тайное письмо, в котором имелись следующие слова: «Наш любимый отец скоро встретит духов хранящих небесный престол, скоро его благородный потомок вступит на золотой порог величия нашей доброй и славной державы. С этого дня три силы должны стать его опорой: ум канцлера, красота графини и меч герцога. Мы ждем от вас только победы».

Глава 8. Мельник из Ше

Дорога из Манра в Рикан заняла две недели. Все их Режерон провел один. Спрятанный в тяжелую закрытую со всех сторон от мира повозку, он преодолел немалое расстояние пути, почти ничего не увидев, и почти ничего не съев. Это были мучительные дни и ночи. Вонь и грязь в тюремном экипаже была ужасна. Привычный к хорошей среде обитания Вирк, чувствовал себя здесь не в своей тарелке. Так, в полном дискомфорте антисанитарии, трясясь бог знает сколько суток, он был доставлен в столицу королевства. Страшно устав от этого вынужденного путешествия Режерон был рад, когда оно завершилось.

–  Что же, это достойное наказание за мои романтические ошибки. Но разве я виноват в том, что мое время воспитало в моей голове такие нелепые иллюзии?
– думал Вирк.
– И все-таки тут мерзко. Гадкое место. И уж конечно никакого доброго настроения тут быть не может. Дорога продолжала заунывно тянуться, совершенно не интересуясь тем, что о ней думает одиноко дремлющий в своих нехитрых рассуждения пассажир.

«Кажется, дышит вечер,

Легким ароматом дымящихся труб.

Новый крадется ветер, оскалом коричневых губ.

Мысли озноб картинный тиной пустой тишины

Манит и спит за гардиной лысеющий страж тишины»,– картинно, словно обращаясь к какой-то незримой аудитории, продекламировал он, когда вместо синего, уже начавшего темнеть от приближения ночи, неба, в маленьком окошке его тюрьмы на колесах, приподнявшись на соломе, он заметил серо-красные крыши домов. Так увидел он новое место своего пребывания.