Торжествующий разум
Шрифт:
Неожиданно Михаил заметил Женю. Торопливым согнутым шагом, не поднимая глаз, он переходил улицу метрах в двадцати.
– Смотри - Белкин, - заметил Литвин.
Павел крикнул:
– Белкин!
Внезапно ссутулившийся человек, так сильно походивший на их товарища, бросил на них короткий взгляд в котором невозможно было не узнать Евгения. Но он опустил голову еще ниже и прибавил шаг. Павел удержался и не крикнул ему еще раз.
– Странное поведение? Ведь это точно он. Что он здесь делает?
– спросил Литвин.
– Неужели он нас не заметил?
– Он заметил, - заработали
– Тогда почему не подошел?
– Поехали в другое место, я все расскажу, - сказал Калугин.
Ему неожиданно захотелось снова оказаться в парке, где он так часто гулял с Марией. Почему так произошло, он не знал. Возможно, волнение сковырнуло рубцы на старых ранах. Боль снова ворвалась в его память.
Литвин согласился. Было еще немного времени. Но когда они вышли из метро и добрались до места, изменилась погода. Пошел дождь.
– Проклятый ливень. Кстати что с Белкиным, с этим напыщенным дураком? Что ты там хотел сказать?
– Не уверен в том, что это справедливая мысль, но мне кажется, он был в управлении ФБС.
– И, правда, оно ведь там, рядом, - согласился Литвин.
– Если это так, то это объясняет его поведение.
Дождь усиливался, превращая все в плавучий мир. Нужно было идти обратно. Эта идея вместе с подозрениями Белкина пришла им обоим. Воды вокруг становилось все больше и больше, а идти в хлюпающих башмаках все труднее и труднее. Пришлось срезать дорогу, но Павел, сам не отдавая себе отчета, почему-то хотел идти тем же путем. Мимо дома, в котором жила Мария. Мимо прошлого.
– Вдруг я увижу ее?
– терзала его мысль, не отдавая отчета в том, что это невозможно, да и не нужно больше.
Это было влечение. Его манило, а он уступал.
Дождь, затихнув на миг, снова усиливался. Бетонная серость высоких домов пересеклась прозрачным потоком капель. Друзья заспорили каким путем идти до метро. То жар, то холод сменялись чувствами и погодой в душе Павла. Воспоминания были неотступны. Он словно перенесся в тот день когда, уже потеряв ее, он шел здесь влекомый той же неведомой силой и пошел дождь. Было больно и страшно, мир казался тонущим, а он разбитым, превращенным в обломки кораблем. Он плакал. Но другая вода смыла тогда его слезы.
– Нахуй одной и той же дорогой ходить!
– рассердился Литвин.
– Всегда выбирай новый путь, если не к черту старый. Идем.
И Павел пошел. Подчиняясь не столько воле этого человека, сколько звучной силе его аргументов. Он больше не помнил ничего, старое утонуло в бесконечных потоках массы и, казалось, дождь перестал лить.
Глава 8. Съезд
Делегаты захлопали. Докладчик перевернул лист, образовав шуршащую паузу. Все напряглись, ощущая, что экзекуция еще не закончена.
– Жалко Витя заболел, не видит этого балагана, - коротко заметил Литвин.
– Уж лучше от гриппа изнемогать, чем видеть все это.
Павел обвел взглядом пространство. Зал был наполовину пуст, куда-то делись недавно присутствовавшие здесь люди. Оставшаяся часть делегатов откровенно скучала.
– Наверное, сбежали, - подумал он.
– От такого сбежишь.
Атмосфера была нудная. Уродливо
– Зря они лестницу убрали, - словно читая мысли друга, заметил Михаил.
– Она была бы тут единственным украшением. Все-таки индастриал, какой никакой.
– И, правда, - согласился Павел.
Большая алюминиевая стремянка стоявшая до начала заседания в правом углу сцены действительно придавала атмосфере III Съезда некоторый нонконформизм. Теперь ее не было.
– Безвкусицу, - процедил Михаил.
– У этих людей - организаторов, только и хватило ума, что на этот полотняный транспарант "Молодежный коммунистический союз, III Съезд", да на этот уродливый значок с Лениным. Не понимаю, как можно иметь так мало вкуса и так испортить профиль вождя, ведь в советском комсомольском значке не было такого уродства.
Калугин грустно с бесцеремонной простотой потянулся. Первый секретарь ЦК комсомола продолжал свой монотонный доклад. В нем не было ничего важного и уж совсем не было ничего интересного. И поэтому выступавшего никто не слушал, все знали: ЦК, а, прежде всего секретари ЦК работают отвратительно.
Главный комсомолец был человек недалекий и неглубокий, насквозь пропитанный буржуазной этикой и лишь цинично изображавший левого. Он получил свою должность в результате протежирования некоторых лиц из высшего партийного руководства. Все это знали. К тому же глава молодежной организации партии славился своими финансовыми махинациями. Так он мог запросто оставить делегатов без денег на обратную дорогу, присвоив их себе и скрывшись. Так было не раз.
– Предлагаю признать работу Центрального комитета удовлетворительной, - сообщил из президиума нескладный юноша с отталкивающим взглядом.
Это был Райский, про него было известно, что он пассивный гомосексуалист и редкий подлец. Павел нормально относился к сексменьшинствам, но этот человек вызывал у него только отрицательные эмоции. Причина была исключительно политической.
– Райского никто не переносит, - отметил Михаил.
– Мне-то это хорошо известно, ведь я уже второй месяц тут живу, и со всеми комсомольцами познакомился. Очень много хороших ребят, есть музыканты, есть поэты, и все в один голос говорят: "Райский дерьмо, Раскому не верь, Райский подхалим и лизоблюд". В общем корыстолюбивый малый, типичный безыдейный карьерист, да среди секретарей нашего ЦК немало ему подобных, один "первач" чего стоит.
– Это ты про господина только что выступавшего с докладом о том, как все у нас хорошо?
– О нем.
В прениях по докладу ничего существенного сказано не было. Все знали, что выборы проиграны, что партийная, да и комсомольская стратегия плохи, но никто из выступавших ничего такого не произнес. Прения прекратились. И сонная, загипнотизированная речами пустота зала проголосовала. Только несколько рук поднялось против.
– Чувствуется сценарий?
– спросил Павел.
– Из всех щелей сквозит, - ответил Литвин.
– Надоело мне это, зря я сюда приехал. Ничего важного нет, тоска одна. Да и делегаты вон уже каленые.