Тост
Шрифт:
Когда он вышел во двор, в глаза ему ударило ослепительное солнце. Женщины спрятались от жары в помещение, на каменных ступенях валялись их полосатые куртки, безлюдная терраса была белая и горячая. «Как вымерший город майя, – подумал он, – или как Остия Антика, когда море отошло и люди покинули его. Пойду в тень, лягу на траву, буду слушать шум воды и воркование голубей. Сивово не пропадет, ничего в природе не исчезает, исчезают последние остатки человечности, остатки чести, но кто знает, что такое честь, что такое добро, а что зло, почему мне кажется, что я это знаю, что я наделен особыми полномочиями, может, все это гонор, обманчивая пустота, лягу на траву, буду слушать шум фонтана, буду слушать хлюпанье грязи, в которую мы добровольно погружаемся, которая зальет нам рот, глаза и уши, и нечем
Недалеко от памятника, в тени дубов, Хенрик заметил груженую машину. Рядом стоял Вияс и рассматривал себя в зеркальце, приглаживая расчесанные на прямой пробор темные волосы.
– А ничего смотрятся, – обратился он к Хенрику, показывая движением головы в сторону женщин. Женщины сидели на краю фонтана, опустив ноги в воду. Анна стоя вытиралась полотенцем. – Повезло нам с ними. – Вияс опять достал зеркальце. – Для вас, может быть, это ничто, на вас женщины вешаются.
– Не заметил.
– Женщины любят таких, как вы.
– Я хотел вам кое-что предложить, – начал Хенрик.
– Катись отсюда, – прервал его Вияс. – Ну!
– Послушайте меня…
– Хватит. Я знаю ваши предложения. У меня свои мозги! Вы не думайте, что я глупее вас и Мелецкого! Посмотрим, кто уйдет дальше.
– Не сомневаюсь, – польстил Хенрик. – Но у меня такое впечатление, что вы Мелецкого боитесь.
– Я никого не боюсь! И вас тоже!
«Плохо, – подумал Хенрик. – Его раздражает каждое мое слово, неизвестно почему».
– Вы сможете спокойно жить, – сказал он. – У вас будет чистая совесть…
– Плевать я хотел на совесть! – закричал взбешенный Вияс. – Я уже пожил спокойно! Много раз у меня появлялась возможность что-то сделать, чем-то поруководить, отличиться, но надо было на что-то пойти, сказать решительно «да» или «нет», дать кому-нибудь ногой под зад или вытащить пушку – и в последний момент я отступал из-за своего спокойствия, из-за своей совести. И кто я такой? Чего я достиг? Возьмите, к примеру, великих людей – тех, кто что-то значил, Наполеонов, Пилсудских. Они всегда умели использовать момент. От этого зависит все!
– Вы считаете, что сейчас именно такой момент? Грузовик нагружен манускриптами?
– Это два миллиона злотых! У шефа есть покупатель, который возьмет все оптом.
– Деньги, – пробормотал Хенрик.
– Да, деньги! Знаете, что я с ними сделаю? Я поеду в Краков, пойду в «Феникс», метну их веером на стол, официанты падут ниц, портье приведет мне самых красивых проституток. Они будут у моих ног, вот здесь, внизу под ногами. Вы понимаете?
– Я говорю серьезно…
– Я тоже! Знаете, что у меня было с той рыжей? Пришлось пригрозить ей револьвером! И что оказалось? Эта идиотка еще никогда не знала мужчин! Черт возьми, надо же, чтобы это пришлось именно на меня. Она все отравила своим ревом.
«С этим ясно», – подумал Хенрик. Левое веко болезненно дергалось. Женщины возвращались через парк в отель, Анна улыбнулась Хенрику, в ответ он скривил рот в какой-то полуулыбке, он уже не возмущался, посмотрел на часы, без пятнадцати одиннадцать, одиннадцать ноль-ноль. Сердце забилось сильнее. Осталось пятнадцать минут.
Он опустил голову в бассейн. Шум просочился сквозь волосы и наполнил уши. Он выпрямился, потряс головой, обрызгав высохший гравий, почувствовал себя бодрее и сильнее. Посмотрел на часы. Прошла минута.
Он свернул в знакомую улицу. Вот и желтые ящики для писем. Издалека доносились крики Мелецкого: «Собирайтесь! Едем!»
«Как хочется пить», – подумал Хенрик, выходя с почты. Он с тоской вслушивался в шум фонтана. «Во рту пересохло. Телефон не действует, можно собирать манатки. Испорчено профессионально. Теперь они
Все опять собрались в парке. Фонтан, запах отцветающих акаций. Три старых дуба. Там, на солнце, под стеной отеля, женщины ждали погрузки. Рыжая, сгорбившись и опустив глаза, сидела на чемодане. «Это та рыжая, кто бы мог подумать, самая большая неожиданность шампанской ночи, наверно, она вспоминает свой крик, предательски вырванный из нее, крик, который она хранила для другого, а принесла в жертву тому, кто наставил на нее дуло пистолета. Она ни в чем не открылась своим подругам, они понятия не имеют ни о том, что с ней произошло, ни о том, кем она до этой ночи была; так плакать из-за разорванного платья – удивлялись они.
Теперь она поедет с этими босяками, поедут все вместе, и те сделают все, что захотят, вывезут аппаратуру, картины, книги, я боролся, дрался, говорил, говорил и ничего не выговорил, а Мелецкий перерезал провод и одним махом обезоружил меня и пробил себе путь. Без десяти одиннадцать. Сейчас они двинутся». Хенрик миновал дом Штайнхагенов и подошел к спортивному магазину Хаммерштейна. Зашел в него. Внутри было все вверх дном, вчера Вияс искал здесь теннисную ракетку.
«Велосипед», – мелькнуло в голове у Хенрика. Он нашел его на складе, в задней комнате. Голубая гоночная машина, новехонькая, но камеры спущены. Провел взглядом по полкам, коллекция насосов была на месте. Его порадовала быстрота, с которой он накачивал шины, они раздувались на глазах. «Я похож на велосипедиста, который поймал гвоздь на трассе, еще два качка, хватит, твердая. Без шести одиннадцать. – Он вывел велосипед на улицу. – Задержать их в лесу? Постараюсь».
Хенрик сел на велосипед, нажал на педаль, и велосипед пошел зигзагами, как под пьяным.
19
«Без пяти одиннадцать. Успею», – подумал Хенрик. Он методично нажимал на педали. Сначала велосипед был неподатливой, враждебной конструкцией, вырывающейся из-под седока в разные стороны. Но уже через несколько десятков метров катился гладко и послушно. «Успею. В конце концов, почему они должны выехать в одиннадцать ноль-ноль, могут на несколько минут и опоздать». Он достиг леса, в тени деревьев ехать было намного приятней. Полотнища зелени обмахивали голову. Перед глазами прыгали солнечные блики. «Неплохо пошло, – подумал он, на минуту обо всем забыв, – я опять несусь на велосипеде, попробую без рук. Давайте приезжайте, девушки, могу кого-нибудь подвезти, посадить на раму, с девушками на велосипеде было бы совсем неплохо. Помню чей-то красивый голос, похожий на шум фонтана в жаркий полдень, помню развевающиеся волосы, удивленные глаза, исчезнувшие в темной пропасти вагона. Прошла еще минута. Птичий гомон. Свистки, оклики, звон пилы, обрывки разговоров. Хорошо, вороны не каркают. Что это, как будто выстрелы? Не может быть. Зато отчетливо слышно ворчание моторов. Четыре грузовика с прицепами». По телу поползли мурашки. Он машинально посмотрел на часы, но цифр не увидел. «Сейчас начнется, сейчас пух и перья полетят!» Он поехал медленнее, внимательно оглядываясь по сторонам. Сердце билось сильно, но ровно. Только левое веко все еще слегка дергалось. «Мне не страшно, – с удовлетворением отметил он. – Все-таки я мужчина», – и слез с велосипеда. Выбрал поросшее кустарником возвышение наподобие бруствера и залег. Впереди– прекрасно просматривающаяся перспектива дороги, которая подходила к самому возвышению и поворачивала направо, позади – несколько толстых лип. Поразмыслив, он оттащил велосипед на несколько десятков метров в сторону Сивова. Потом залег за выбранным валом, между стволами лип, и вытащил из кармана пистолет. Нащупал рукой запасной магазин. Должно хватить.
Гул моторов приближался. Хенрик спрятался за ствол, некоторое время его взгляд блуждал по грубой растрескавшейся коре, поросшей мхом и тутовником. На руку, в которой он держал пистолет, вползла божья коровка. Он сдул ее и посмотрел на дорогу. Увидел темную покачивающуюся морду грузовика, она приближалась, принюхиваясь и урча, за ней тянулось облако пыли. Шум моторов пробил лиственную преграду, грохот шел, как от танков. Хенрик отложил пистолет и вытер вспотевшие руки о пиджак. Потом, с пистолетом в руке, поднялся и стал за дерево.