Тот, кто называл себя О.Генри
Шрифт:
Мы сели на лошадей около трех часов дня и двинулись легкой рысцой, изредка останавливаясь, чтобы сохранить животных свежими для обратного пути. Было уже совсем темно, когда мы въехали, наконец, в лесок и привязали одну из лошадей к канадскому тополю, перебросив поводья всех остальных лошадей через луку ее седла. Все эти предосторожности очень важны при бегстве.
Как только мы начали пробираться через заросли к мосту, на меня опять налетел страх. Каждую секунду мне мерещились выскакивающие из—за деревьев полицейские. Самое близкое жилье
«Затея наша непременно провалится, — думалось мне, — ведь мы даже толком не обсудили плана действий, не посоветовались, кто что будет делать».
— А вдруг старик не захочет остановить поезд? Что тогда? — вырвалось у меня.
Энди засмеялся.
— Тогда им придется приставить к насосу нового человека.
Мы вступили на мост. Было 11.10.
Меня охватил панический ужас. Я оступился и чуть не провалился в реку сквозь перекладины. Энди вовремя подхватил меня.
Наш план заключался в том, чтобы остановить поезд посреди моста и тем самым помешать пассажирам выйти из вагонов.
Энди начал командовать:
— Боб, двигай за стариком, да смотри, чтобы он не забыл красный фонарь.
Джек, ты с Билем ступай на ту сторону, а мы с Элем станем справа.
— Боб вскоре вернулся, толкая перед собой старика револьвером в спину.
— Полегче, братец, полегче, — бормотал старик. — Я не собираюсь поднимать шум.
— Ничего, — говорил Боб, — это вроде разминки. По-моему, ты засиделся в своем ящике.
Послышался отдаленный перестук рельс.
Энди и я бросились через насыпь направо. За лесом мелькнуло яркое пятно фонаря. Паровоз выпустил облачко пара, засвистел у водокачки и остановился. Сам остановился у водокачки, не доехав даже до моста!
Рядом со мной хлопнул револьвер Энди.
Тут я пришел, наконец, в себя и принялся носиться взад и вперед вдоль насыпи, стреляя в воздух и дико крича. Биль и Джек стреляли по ту сторону состава и тоже орали точно сумасшедшие.
— Молодчина! — крикнул мне Энди, пробегая мимо. Два или три пассажира бросились к ступенькам вагонов, но я выстрелил в воздух над их головами — и они нырнули обратно.
Забава становилась все жарче, и я чувствовал себя наверху блаженства, как пьяный.
Тут паровоз снова запыхтел — и поезд тронулся. Он медленно прошел мимо нас, мигнул фонарем на заднем вагоне и скрылся за лесом. Наступившая тишина была как удар грома. Через насыпь перелезали Энди и Боб.
— Быстро! — скомандовал Энди, и мы пустились в обратный путь.
Я недоумевал.
— Не нашли ни гроша? — спросил я, наконец, у Энди.
— Нет, почему же, — отозвался он. — Мы попали-таки в служебный вагон.
А я и не подозревал, что они успели зайти в почтовый вагон. Я был так охвачен возбуждением, что не сообразил, к чему клонились маневры Энди.
Оказывается, он держал под прицелом машиниста, а Боб занимался проводником. Оба оказались очень сговорчивыми. Проводник даже сам
Больше я ни о чем не спрашивал.
Еще задолго до рассвета мы въехали в лес, в котором был разбит наш лагерь.
Мы с Джеком раздули костер и поставили на огонь котелок с кофе. Меня мучило любопытство узнать поскорее, какова наша добыча.
Но Джек беспрерывно болтал какую-то ерунду, остальные, посмеиваясь, слушали. Никто из компании, казалось, не думал о добыче. Они глотали кофе и обгрызали мясо с костей, как будто в еде был весь смысл жизни.
Наконец Энди потянулся, зевнул и сказал:
— Биль, принеси-ка сумку. Посмотрим, что там у нас. Мы все улеглись вокруг костра. Биль швырнул сумку к ногам Энди. В сумке оказалось два небольших пакета. Энди вытащил один из них, открыл его и высыпал в свою шляпу кучку драгоценностей. Маленькие синие и красные камешки, золотые цепочки с крестиками и медальонами, часы и кольца.
Энди разделил все на пять примерно одинаковых кучек. Потом вскрыли другой пакет. В нем оказалось шесть тысяч долларов. Сумма эта также была честно поделена. За какие-нибудь полчаса, полные захватывающего возбуждения, я заработал столько же, сколько за целый год практики окружного судьи.
Вот мой рассказ, дорогой Билл. Мне хотелось бы назвать его «Ограбление поезда». Если ты придумаешь название лучше — я не возражаю.
Жду скорого ответа.
Э. Дж.».
«Питтсбург, 13 сентября 1901 года.
Дорогой товарищ,
ваш быстрый ответ получил сегодня и прочитал с удовольствием. Уверяю вас, что для человека, находящегося в Питтсбурге, не может быть ничего приятнее, чем весть из тюрьмы. Он точно Лазарь, который, поджариваясь в аду, смотрит, как богач приказывает подать себе экипаж.
Неужели я так привязался к тюрьме Огайо?
Нет, сын мой, все на свете относительно. Я пытаюсь только с царской щедростью отдать Питтсбургу должное. Единственное отличие между Питтсбургом и тюрьмой заключается в том, что здесь не запрещается разговаривать во время обеда.
Теперь о вашем рассказе. Его надо чуточку переделать. Вот мои советы.
Никогда не пренебрегайте характерами описываемых людей, окружающей обстановкой, особенностями местности, в которой разворачивается действие, и — это, пожалуй, главное — говором, языком своих героев. Все должно быть принято во внимание. Все должно находиться в гармонии с темой.
Не надо выражаться высокопарно, цветисто, сложно. Настоящая проза всегда естественна, сдержанна и остра, как хорошо отточенный нож. Не пытайтесь удивить читателя необычными словечками. Это дешевый прием. Постоянное его применение ослабляет впечатление от прочитанного, а потом просто набивает оскомину.
Писать мнимо-сложно — не трудно. Писать просто — каторга. Простоты добиться всегда труднее всего, ибо простота сродни совершенству и красоте.
Фраза не должна хранить следа ваших усилий.