Тот, кто убивает дракона

Перссон Лейф Г. В.

Ведь это был классический полицейский галстук, пусть данный экземпляр обошелся ему в десять раз дороже, чем тот, который обычно носил на службе его постоянно подвыпивший отец. С уже готовым узлом, чтобы всякие подонки не смогли задушить его, когда он задавал им взбучку и сажал под арест в старом полицейском участке в Марии. А также дома по праздникам, поскольку у него больше не получалось завязывать обычный галстук.

– Остынь, Беа, – сказал Бекстрём, вытащил из кармана наручники и взял хозяйку дома за руки, чтобы надеть их. – Будь паинькой и веди себя хорошо.

Но она не собиралась

успокаиваться. Закрутилась волчком по полу. Сбила Бекстрёма с ног и, сев на него верхом, вцепилась в его сейчас обнаженную шею. И стала сжимать свои руки, которые были больше и сильнее, чем его.

Ее собачонка вдобавок выскочила из своей корзинки и пришла на выручку хозяйке, в клочья разрывая зубами его дорогие желтые брюки. Потом Бритт Мария Андерссон, шестидесятилетняя дама, которая, по большому счету, с точки зрения криминологии никак не могла быть преступницей, когда речь шла о двойном убийстве, схватила со стола бутылку коньяка и обрушила ее прямо на голову Бекстрёма.

– Черт, Анника! – заорал Бекстрём, в то время как проблески света и темнота чередовались в его голове. И пусть он предпочел бы умереть, чем звать на помощь, когда какая-то баба пыталась лишить его жизни.

Инспектор Анника Карлссон ворвалась в комнату со скоростью старинного пушечного ядра. Она ударом ноги отправила Старину Путте в полет по дуге наискось через комнату и огуляла его хозяйку телескопической дубинкой два раза по плечам и два раза по рукам. А потом надела наручники на Бритт Марию Андерссон, схватила ее за волосы, повернула лицом к себе и объяснилась с ней в свойственной для общения между представительницами слабого пола в экстремальной ситуации манере.

– Веди себя нормально, старая ведьма, иначе я просто прибью тебя, – сказала Анника Карлссон крайне резким даже для женщины-полицейского тоном, а затем со всей тщательностью и заботой занялась своим шефом, комиссаром Бекстрёмом.

– Боюсь, старуха сломала тебе нос, Бекстрём, – сказала она, когда Фелиция Петтерссон и Ян О. Стигсон увели Бритт Марию Андерссон из ее квартиры.

– Ерунда, – ответил Бекстрём, вытирая рукой бегущие из обеих ноздрей кровавые ручейки, а потом пошарил под рубашкой и достал магнитофон, прикрепленный скотчем к его животу под хорошо сидящим желтым льняным пиджаком. – Все нормально, лишь бы запись получилась. Просто приклей пластырь, чтобы мы смогли вернуться к себе на базу, – добавил он и зажал нос пухлыми пальцами.

93

Бекстрём едва успел заклеить пластырем свой коричневый нос и переступить порог собственного служебного кабинета, когда к нему вошел запыхавшийся коллега Ниеми.

– Что, черт возьми, случилось, Бекстрём? – спросил он. – Ты выглядишь так, словно кто-то протащил тебя через валки стиральной машины.

– Наплюй на это, Ниеми, – махнул рукой Бекстрём. – Чем я могу помочь тебе?

– У нас сенсационная новость, прямо прорыв в расследовании, – сообщил Ниеми. – Мне звонили коллеги из Главной криминалистической лаборатории какое-то время назад и рассказали, что им удалось выделить ДНК с перчаток для мытья посуды, которые поляк нашел в контейнере. И она женская, – добавил он.

– Уборщицы

Даниэльссона, – предположил Бекстрём, хотя сам все понял уже несколько суток назад.

– Я тоже так подумал, – признался Ниеми.

«Финик явно не отличается большим умом, – подумал Бекстрём. – Он же сам провел несколько дней в квартире Даниэльссона, и кто, черт побери, нанимает слепую уборщицу?»

– Пока они не нашли ту же самую ДНК под ногтями Акофели, – продолжил эксперт. – Единственная проблема в том, что у нас нет никого с таким генетическим кодом в регистре. Мы не знаем, кто она.

– Вчерашние новости, Ниеми, – сказал Бекстрём и откинулся на спинку стула, пусть его нос просто дьявольски болел. – Она сидит в следственном изоляторе. Хорошо, что ты зашел, кстати, – добавил он. – Возьми у нее образец ДНК, раз уж ты все равно здесь. Потом я хотел бы, чтобы ты с твоим товарищем, коллегой из Южной Америки, провели обыск у нее на квартире. Именно там ведь она убила Акофели. А если у вас найдется время, то в нашем гараже стоит автомобиль, который она арендовала для перевозки его тела.

– О чем, черт возьми, ты говоришь, Бекстрём? – недоумевал Ниеми.

– Я полицейский, – ответил Бекстрём. – Поэтому просчитал все уже четырнадцать дней назад.

Затем появился Тойвонен.

– Мои поздравления, Бекстрём, – буркнул он. – Мне внезапно пришло в голову, что, если ты не будешь давать волю языку, мы, пожалуй, могли бы начать общаться как люди.

– Спасибо, – ответил Бекстрём. – Да будет тебе известно, ты согрел душу старому констеблю, – добавил он.

– Ерунда. – Тойвонен ухмыльнулся и ушел.

«Я убью тебя, чертов лисенок», – пообещал Бекстрём.

Потом позвонила прокурорша.

– Привет, Бекстрём. Я слышала, ты взял нашего преступника или преступницу, пожалуй, лучше сказать.

– Да, – подтвердил Бекстрём.

– Я также поговорила с Ниеми, – продолжила она. – Поэтому собираюсь провести переговоры об аресте уже завтра утром. Есть ведь все основания.

– Рад за тебя, – ответил Бекстрём и положил трубку.

Анна Хольт сама соизволила спуститься в его кабинет.

– Поздравляю, Бекстрём, – сказала она, кивнула и улыбнулась. – Ты убил дракона для меня.

– Спасибо, – ответил Бекстрём. – Как дела с пресс-конференцией?

– Я думаю, нам не стоит поднимать шумиху, – сказала Анна Хольт и покачала коротко стриженной темноволосой головой. – Подобного было через край в последнее время. Пожалуй, мы довольствуемся простым пресс-релизом. Завтра, после переговоров об аресте.

«Конечно, – подумал Бекстрём. – Сначала вы позорите меня. Потом лишаете заслуженной славы. Самому мне остаются пара разодранных льняных брюк, разбитый придиванный столик, залитый кровью ковер и продырявленные стены и потолок там, где когда-то был мой дом. А в качестве благодарности я получаю хрустальную вазу, которую отдаю соседу-алкашу, и полицейский жетон, якобы некогда принадлежавший чокнутому педику, даже не набравшемуся мужества признаться в своей сексуальной ориентации, и потому ему приходилось бороться с другими голубыми с целью скрыть свое истинное лицо».