Тот самый парень из порно книга 2
Шрифт:
Пузатый мужик в картузе и фартуке носился туда-сюда с огромным расписным самоваром, на который был присобачен сверху черный сапог. Похоже, самовар купили в первой попавшейся лавке русских сувениров, и пить чай из него было невозможно, но мужик так сиял и гордился своей ролью, что не любоваться им было невозможно.
Ассистенты время от времени сгоняли нас в стайки и требовали о чем-нибудь говорить по-русски, снимая это на смартфонные камеры. Подразумевалось, что мы должны будем общаться прямо в кадре — и чистая русская речь будет придавать фильму достоверности.
Почему-то
— Видели недавно открыли новый русский магазин? С зефиром! Я скину вам адрес.
— Ой, там сухарики есть? Хочу сухариков и воблы!
— А гречка? Гречка-то?
— И гречка, конечно, и майонез!
Уже несколько месяцев я жила в Лос-Анджелесе, а гречки мне все еще не хотелось. Закрадывались мысли, что со мной что-то не в порядке. Витаминов, что ли, каких не хватает? Или в роддоме забыли сделать прививку патриотизма вместе с БЦЖ?
Актриса Голливуда. Привыкание с первой дозы
После длинного суетного дня Дэрил забрал меня от ворот студии, и уже по дороге с затаенной надеждой спросил:
— Завтра еще поедешь?
— Конечно! Сегодня так ничего и не снимали. Запарилась бегать в этом черном балахоне! — пожаловалась я. И тут же просияла: — Зато завтра будет бал!
Он так нахмурился, что я ждала вопроса: «Какой бал в «Братьях Карамазовых»?», но Дэрил все же не был идеальным мужчиной и не читал всю русскую литературу.
Вздохнув, он покачал головой — с досадой, словно я его разочаровала.
— Ты ведь понимаешь, что тебя могут вырезать из фильма? Что от этой тяжелой работы может не остаться ни одного кадра? — спросил он все еще без улыбки.
— Ты уже говорил.
— Просто не хочу, чтобы ты расстраивалась.
— Если расстроюсь, пойду снимусь в порно! — психанула я. — В групповухе! В главной роли! Там точно не вырежут!
Он сжал зубы и отвернулся, делая вид, что тщательно следит за дорогой.
Я потихоньку остывала под мощным кондиционером в машине после жары и духоты съемочных павильонов.
И мне становилось стыдно за свой срыв. Да, конечно, я устала и вся чесалась от плотной ткани траурного платья, но разве это повод срываться на ни в чем не виноватом Дэриле? Он просто хотел мне в очередной раз напомнить, к чему приводят наивные мечты в этом городе…
Измучившись от молчания всю дорогу до дома, я хотела попросить прощения, когда Дэрил свернул на подъездную дорожку. Но он, заглушив мотор, повернулся сам, в одно движение отцепил мой ремень безопасности, перетащил меня к себе на колени и сразу принялся целовать. Молча, горячо и отчаянно, словно это ему надо было за что-то просить прощения, а не мне.
На следующий день он отвез меня на студию без мрачных вопросов, но всю дорогу до студии я все равно чувствовала напряжение в его молчании, в нарочито легком разговоре.
Однако все это забылось, когда наконец-то начались съемки. Яркий, бьющий в глаза свет, многочисленные
Я едва успевала с остротой и горечью вспомнить о том, что прямо в эту минуту Изабель может учить его какому-нибудь изысканному французскому удовольствию — но в этот момент раздавалась команда: «Начали!» и под взглядом камеры из головы вылетало все, кроме того, что я знатная горожанка девятнадцатого века — замужняя, разочарованная в жизни, меня раздражает этот провинциальный бал и до смерти надоели подруги-сплетницы, а еще этот мужик с самоваром…
Черт!
Мужик с самоваром и сапогом, уже не такой сияющий, как вчера, умудрился вломиться в бальную залу прямо во время длинной сцены, когда камера проезжает по залу, единым кадром обозревая всех гостей!
Он вошел в высокую дверь прямо рядом со мной, я нервно замахала ему, чтобы убрался поскорее, он успел нырнуть обратно — но в той сцене я осталась с искривленным досадой лицом. Навеки — или до ножниц монтажера.
Сразу после бала решили все-таки снять массовку на похоронах, пока не все разбежались, и я умчалась переодеваться. Пока пыхтела и переодевалась, забыв стыд, прямо посреди костюмерной, внезапно задергался мой телефон — в «скайп» ломился Валера.
Почему-то невпопад стукнуло сердце — я почему-то испугалась, что что-то с детьми. Старые привычки уходят тяжело, последние годы брака мы только о них и общались, и когда Сенька загремел с аппендицитом, и когда Дашку покусала до отека Квинке оса, бывший муж вызванивал меня с работы. Дрожащими пальцами я наугад ткнула в экран…
Но Валера, хоть и выглядел фигово, начал совсем с другого:
— Замуж, значит, вышла…
— Дашка?! — изумилась я, садясь на стул и опрокидывая стаканчик с чьим-то кофе который там уже умудрился возникнуть.
Она-то когда успела?
— При чем тут Дашка! Ты! Лиля! Ну почему ты так жестока? Ведь ты это сделала мне назло?
Меня отпустило так резко, что я даже рассмеялась.
Господи, нашел время!
Ассистенты уже махали, требуя выходить на площадку, и я сумела только честно, от всей души сказать:
— Валер, иди нахрен!
И умчалась на съемку, пообещав себе сегодня же позвонить Дашке, пока папочка не обрадовал ее новостью раньше меня.
В чем-то Дэрил был прав — в кино было легко втянуться. Суета, высокий накал, все игра и все всерьез, болтовня и сосредоточенность, костюмы и кофе, яркий и горячий свет прожекторов, гулкие коридоры ангаров — все это закручивало, зазывало, как Луна-парк в детстве.
Когда через неделю суетных съемок, ради которых я даже пропустила английский, нам вдруг объявили, что все закончилось, я даже растерялась.