Тот самый парень из порно
Шрифт:
…
— Сожми свои яйца в кулаке, — прошу я. — Оттяни вниз.
…
— Я хочу посмотреть, — просит он. — Вблизи. Совсем вблизи.
Бесстыдство и безумие набирают обороты, я не замечаю даже, когда все-таки скидываю свою ночнушку, которая мешает мне выгибаться, одновременно лаская себя между ног и сжимая грудь. Дэрил придвигает поближе флакон со смазкой, его рука накрывает головку члена, он толкается себе в ладонь — забываясь, на мгновение прикрывает глаза, но тут же
Он командует, что и как мне делать; я направляю его руку и приказываю не делать ничего — и он стонет мучительно и низко. Напряженный до предела член подрагивает, и в такт ему бьет хвостом гигантский черный скорпион, вытатуированный на левом боку, целящийся ядовитым шипом прямо Дэрилу в сердце. Мне кажется, еще секунда моей жестокой паузы — и этот шип вонзится в его грудь. И я разрешаю ему снова коснуться себя.
Слов становится все меньше, неровного дыхания и стонов все больше.
Глохну и перестаю понимать английский, ничего уже не говорю сама, но мне хватает того, что он делает, его голоса и требовательного взгляда голубых глаз.
Замирающая волна дрожит на кончиках пальцев. Моих. Его.
Сладкая, захватывающая дух волна.
— Как бы я хотел быть с тобой…
…Обрушивается сначала на меня, но сквозь оглушительный гул крови я слышу и его рычащий стон. Я знаю этот рык, я слышала его много сотен раз, а теперь он — для меня. В честь меня. Мой.
— У тебя такое лицо когда ты кончаешь… мммм…
Дэрил тянется за салфетками, чтобы вытереть сперму с живота, а я заворачиваюсь в одеяло, так и не найдя, куда зашвырнула ночнушку.
В голове проясняется, пульс успокаивается, и я снова с досадой чувствую тот самый горько-кислый страх, потихоньку наползающий обратно ядовитым туманом.
На этом и закончим? Последним ярким аккордом. Симфонией. Мировым взрывом.
— У меня к тебе вопрос… — говорит Дэрил, а я прикусываю запястье, думая, что теперь мне будет еще сложнее отказаться от него. Но еще важнее. — Какие у тебя планы на следующие выходные?
— Не знаю… — отвечаю растерянно. В голове мечутся мысли. Может, это хороший повод соврать, что уеду на дачу и взять паузу? — Особенно никаких пока.
— Тогда как насчет свидания?
— С кем? — туплю я.
— Со мной. В Москве. Тебе ведь недалеко до Москвы?
Глухо бухает сердце и отрывается от натянутых тонких струн, на которых висит в центре груди. Горячий шум заливает голову и все вокруг становится медленным и слишком резким как перед падением в обморок.
Пенза-Москва
В автобусе Пенза-Москва оказалось неожиданно уютно.
Вообще-то в здравом уме я никогда не решилась бы ехать всю ночь на автобусе по просторам России. Я слишком стара для этого рок-н-ролла. Мне для сна нужна нормальная кровать, горизонтальное положение, темнота, тишина и любимая подушка.
Но, Дэрил,
Последний раз в ночь до Москвы на автобусе я ездила в глубокой юности. Тогда вместо кондиционеров были люки в крыше, сиденья пахли кислым пивом и последний раз откидывались во время Олимпиады-80. Едва отъехав от города, водитель открыл двери и вдобавок к полному салону по билетам взял еще десятка полтора людей, заплативших мимо кассы. Всю ночь и всю дорогу они стояли в проходах, бессонно цепляясь за кожаные ремни, свисавшие с поручней, и покачивались в такт подпрыгивающему на колдобинах автобусу.
Весь свежий воздух, врывавшийся с гулом дороги через люки, уходил им, сидящим уже не хватало. Ну, падать в обморок недалеко, заодно и поспишь.
С тех пор только поезд!
Впрочем, и на нем выбиралась нечасто. Пока дети были мелкие — погулять по Москве, показать им ВДНХ и Красную Площадь, а потом уже когда провожала их на учебу.
Нынче все переменилось. И кресла откидывались, и телевизоры висели в проходах, показывая какие-то советские фильмы, да и желающих покататься было совсем немного. Поэтому соседа мне не досталось — можно было вытянуть ноги и даже поспать, свернувшись клубочком.
Но это потом — пока я смотрела в окно на убегающие вдаль елки вдоль дороги и мечтательно улыбалась, предвкушая уик-энд.
Пришлось, конечно, подготовиться.
Убедившись, что Дэрил не шутит, он реально прилетает в Москву в пятницу, я тут же отправилась в кадровый, чтобы отпроситься на пятницу, записалась на эпиляцию, вытащила весь свой гардероб на ревизию, ну и позвонила дочери заодно. Встреча с ней была «приличным» поводом для поездки, именно ее я всем озвучивала. И ежилась от неловкости, когда меня нахваливали как заботливую мать.
Дашка была, конечно, счастлива и очень обрадовалась:
— Ой, ну надо же, родная мать вышла из загула и вспомнила обо мне!
— Интересно, что ты делаешь со своим ядом, когда я долго не звоню? — поинтересовалась я у своей апельсинки от осинки. — Сливаешь в баночку?
— Хожу на биостанцию и отдаю им для экспериментов!
— Тогда буду звонить пореже, — пригрозила я мелкой заразе. — Грех лишать медицину такого ядреного препарата.
Дашка немного похрюкала в трубку, но перешла к делу:
— Чем вообще обязана, дорогая матушка? Как там Америка после тебя? Стоит?
— Нет, говорят, отплывает потихоньку вместе с тектонической плитой.
— Пытаются сбежать от нас подальше? Надо Сеньке сказать, чтобы туда улетал, а то Берлин недостаточно далеко от родного дома.
— Ты с ним общаешься? — удивилась я.
Пока жили вместе, мои дети вели непримиримую войну. С самого детства, когда Дашка воровала Сенькины игрушки, а он прибегал жаловаться. И до упора, когда он, любимец девчонок, из принципа не встречался ни с одной подружкой сестры, «потому что они все такие же дуры».