Тот самый сантехник 7
Шрифт:
— А у меня же как в общаге было? — продолжила другая: Мне один парень куни делал. Лижет, лижет такой и вдруг говорит: «о, у тебя такая милая родинка возле булок, сейчас поцелую». Потом целовал-целовал, лизнул и добавил «о, пропала!».
И снова ржут обе как кобылы.
Боря только глаза закатил. Ему глубоко фиолетовы сейчас эти шутки. Ну или наплевать, забить, параллельно, до лампочки, до звезды, по бую и абсолютно всё равно, лишь бы поспать скорее.
Подрыхнуть, выспаться — это дело.
Фонарик сантехник всё же включил и тут же ключи под ногами обнаружил.
— Девчонки, бычки только в баночку, да? — обронил Глобальный, проходя мимо.
— Ага.
«Если не поспать, скоро за папика примут», — заявил внутренний голос: «Можно запретить людям курить в общественных местах, включая подъезды, но кто сказал, что студенты будут следовать генеральному плану Кремля?»
Одна другой только тихо так сказала, на хмурого сантехника поглядывая:
— Валим отсюда, Катя.
Подруга только кивнула и добавила со смешком:
— Катим отсюда, Валя!
«Вот же дуры», — ещё подумал Боря, продолжая восхождение по ступенькам.
«Ну ты и старпёр!» — добавил внутренний голос: «Нет, чтобы зайти и перевоспитать… всё? Не можешь?»
Сантехник не мог.
Как в лёгком тумане, Глобальный поднялся на второй этаж. Там всего три квартиры. В третьей однушке вообще словно никто не живёт. Там дверь только стальная, словно под служебную заточена, а под ней ни коврика, ни следов. Бесхозная стоит. Хоть тоже с молотка покупай и устраивай свой подъездный пентхаус.
Раньше в таком случае он обязательно наварил бы дополнительную дверь на вход, чтобы никто лишний не поднимался, не плевался и бычки не бросал. Но современные норма безопасности, это делать не позволяли так же просто, как в «девяностые». На крышу доступ должен быть, даже если этажа всего два.
Тут же забыв про дверь, Боря ключ в замочную скважину сунул. Не идёт. Там уже ключ был.
Глобальный дёрнул ручку и легко открыл дверь. Не заперто.
«Входите, люди добрые, берите, что ни попадя», — добавил внутренний голос: «Ну да. Вале с Катей нужнее!»
В квартире ни звука. Отец ещё спит. Но света с утра уже достаточно, чтобы разглядеть в коридоре не только зимние мужские говнодавы на высокой подошве, но и тонкие, изящные сапожки на приличного размера каблуке.
Цветами пахнет. А ещё духами приятными повеоло. Не такими, что ландышем тебя по обонянию наковальней бьют, а тонко по носику постукивают, озадачивая.
«Ну батя даёт», — ещё подумал Боря и уже начал раздеваться в коридоре, когда понял, что смотрит на одежду зимнюю.
С минуту. Безотрывно.
Там всё просто: вот батин пуховик висит, где перья лезут. Старый такой, с ещё теми молниями, что скорее палец прожуют и не подавятся, чем заедят. А всё от того, что от спальника взял советского. Но вот, рядом, совсем другое дело висит. Нежная, женская одежда зимнего периода. Более того — как родная. И гораздо роднее.
«Потому что — Натахина одёжка», — подытожил внутренний голос, пока Боря на пороге завис в разутом, но еще не раздетом виде.
Мыслей сначала было очень много,
Нет, то, конечно, не шерсть, а локон. Но принадлежит-то он Наташке Новокуровой, а значит, шерсть.
«И вообще рога у неё и копыта, а не чувства к нему и желание семью заводить!» — возмутился внутренний голос: «Потому что будь иначе, не ночевала бы с отцом под одним одеялом в обнимку».
И такая Борю злость взяла, что вошёл бы и поубивал всех. А может, даже покричал всласть. Но лишь зевнул устало.
Как следует так зевнул, до слёзок в глазах. И так вдруг на всё начхать стало, что вообще одинаково всё. Ни жарко теперь, ни холодно. До звезды, не парит и всё равно уже, что с обоими будет. И если все степени безразличия на какой-то другой язык с русского переводить, то покроется потом переводчик. А потом взвоет и пустит себе пулю в лоб. Которую тоже не переварит.
Но Боре уже не хотелось стреляться. Он прошёл в комнату Степаныча мимо зала, стянул штаны, скинул рубаху, и вроде пёрышком над диваном навис. Туда качнуло-обратно мотнуло, вот уже и под одеялом лежит. А весь остальной мир может гореть огнём, тонуть, пусть трясёт его или всех похитят инопланетяне. Не важно уже всё, когда спать хочется человеку…
Открыл глаза Боря, глядя прямо в потолок. Неказистый тот, со швом, но белёный, на любителя. Одни предпочитают потолки натягивать или навешивать. Другие вот так, по-простому. Мазнули белым, пятен не видно. И будет.
Спустив ноги с дивана, Боря перед собой долго смотрел, не понимая кто он и зачем. На спинке стула его одежды нет. Зато есть сумка под стулом. А на нём майка весит. Старая такая. Но носить можно.
С майкой же как по жизни выходит? Сначала она парадная, потом — прогулочно-повседневная, следом в магазин в ней бегать или просто бегать, потом — рабочая. Затем уже гаражная или дачная. Ну а когда дырок на ней столько собралось, что на решето похожа и цвета становится землистого или серого, тогда на тряпки сразу идёт. А чтобы выкинуть майки — об этом в России никто даже не задумывается. Потому что вещи в стране вторичную переработку часто имеют. И нет более экологичной страны в мире, когда в ходу фразы «это ещё доносить можно», «это на дачу увезём», «а это на балкон унеси».
Пожав плечами, Боря майку такого вот среднего спектра на плечи и натянул через голову и на кухню отправился. А там Наташка сидит. В халате.
В стакан молча воды рыжая налила и протянула.
— Где батя? — только и спросил Боря, пригубляя водицы животворящей.
Когда выспался хорошо, лучше только попить. Прямо ощущаешь, как по организму влага животворящая бежит.
— На работу уехал, — ответила Новокурова. — Ты же его дальнобойщиком устроил. Вот, считай, первый рейс.
— Уже? — даже удивился Боря, понимая, что выспался-то выспался, но сил ни на что ещё нет. — А где моя одежда?