Тот самый сантехник. Трилогия
Шрифт:
И рассказчик, вновь ужав историю, зарезал финал:
– Ну вот теперь и вижу эти глаза рыбьи повсюду. И постоянно о судьбе немцев раздумываю. Как они там зимой доживают, если летом уровень рек падал и леса некому тушить было? Сами то давно и порнуху нормальную делать разучились. Не то, что о зиме думать. У нас вот мэр тоже не особо о ней думал, а снег выпал и город встал. А тракторов с ковшами я что-то на улицах не вижу. Может им тоже три дня надо подождать, чтобы наверняка снег найти?
– Кстати, о порнухе! – едва не подскочила на месте психотерапевт, улучшив удобный
Ирина всё же поднялась, достала что-то из выдвигашки стола, и решительно направилась к двери, цокая каблучками. Небольшими, но хорошо различимыми по слуху на плитке на полу офиса.
Боря и не поворачиваясь с кресла, отчетливо услышал, как провернулся замок. Ключ, однако, остался в замочной скважине, едва слышно стукая связку о брелоки и другие ключи.
Сама мозгоправ в лёгком халатике вернулась к столу. Но не села за своё место, а подошла прямо к нему, встала напротив, и протянула руки.
Даже немного наклонившись, чтобы ему далеко не тянутся. А может быть так встала для того, чтобы было лучше видно. Вопрос лишь в том – куда смотреть?
«Похоже, страдает человек поясницей», – прикинул внутренний голос: «Грудь перевешивает. Ей бы в спорт податься вроде плавания. Но когда ей плавать с нами то, нытиками? Если сантехник на бабок жалуется, то вскоре не руки, а ноги протянешь».
Но Боря внутренний голос не слушал. На руки смотрел. Вот руки – красивые, ухоженные. Глобальный даже рефлекторно протянул свои в ответ. Дружеский жест же. Вряд ли стукнет сверху по ладоням и скажет «попался, лошара?!»
Ирина Олеговна действительно бить на стала, тут же взяла ладони в ладони, показывая блестящие, длинные, лакированные ногти. Свои или накладные, Боря не особо разбирался. Но выглядят красиво. Ещё и кроваво-красные, под вечернее платье и в тон помаде. А под стиль даже под очки модные подходят.
Губы у женщины умной тоже большие, но не накачанные. Сочные такие, с лёгкой тёмной окантовкой. Как фрукт сладкий, и уже мытый, который сразу взять хочется и употребить жадно.
«Судя по графику работы, прямо с обеда кутить пойдёт», – напомнил внутренний голос: «И в лучшем случае в субботу к утру домой прибудет. В худшем – в понедельник явится на работу. Так что на следующий сеанс раньше будней не стоит рассчитывать. Как говорится, хер тебе, Боренька, а не лечение».
Но Ирина Олеговна планов своих не раскрывала. Она вообще о сеансах молчала. Только высказала немного томным голосом свой вердикт:
– Борис… бабки, немцы… это всё понятно. Это не долго подчинить, поверьте моему опыту. Вы лучше мне скажите, готовы ли вы отдаться… – тут она сделала выразительную паузу, сглотнула почему-то образовавшуюся в горле слюну, и руки её вспотели прежде, чем заставила себя договорить, – … лечению?
А Боря может и готов дальше в кресле сидеть и за немцев с бабками переживать, но тесно стало в штанах от голоса того томного. Вроде не на немецком говорят,
«Ёбаные ёжики, да она же флиртует!» – заявил внутренний голос, словно прислушавшись к тембру, темпу, уровню громкости и выделив такие намёки, на которые Боря в процессе рассказа никогда бы внимания не обратил. Картинка мешала. А этот внутренний провокатор всё подметил.
Но… правда ли? И Боря сделал единственное, что мог в этой ситуации. Это, конечно, же, сразу и со всем категорически согласился.
– Да!
Ирину Олеговну просить дважды не потребовалось. Она потянула к себе за руки. Не сильно, не рывком, но невольно поднимешься. И когда Боря с кресла предстал, тут же на подлёте его перехватила. Полностью встать не получилось. Глова между грудей угодила. А мозгоправ нет, чтобы отстраниться, дорогу дать и сказать: «проходите, проходите!», так нет же, руками красивыми и вкусно пахнущими персиками голову обхватила и только крепче к себе прижала.
Боря успел только голову повернуть, как в полусогнутом состоянии между грудей оказался. Одна щека так моментально в приятно-мягком утонула, а другая покраснела невольно. Но что поделать? Не спорить же с человеком в белом халате на рабочем месте? Да и бабок в голове гораздо меньше стало. А он немцах вообще думать перестал.
«Работает метода!» – восхитился внутренний голос.
Но мягкость груди в вертикальном положении удобна лишь в том случае, если человек выше тебя. А Боря был выше собеседницы, слушательницы и грудораздатчицы под подушечку. Однако, неудобно в полунаклоне.
Ирина Олеговна словно почувствовала это неудобство и добавила тут же с укором:
– Борис, ну что же вы скрючились в две погибели? Вам же неудобно, распрямитесь!
Боря и распрямился, от грудей отпрянув. А она тут же полшага вперёд сделала, обнимая. Обнимашкам Глобальный был рад, даже читал где-то, что пять минут жизни добавляют. Или артериальное давление понижают. Тут уж кто что пишет. Однако, был и побочный эффект – упёрлось в неё загогулина!
Неудобно получилось.
Тут же Ирина Олеговна как родного его обняла, обхватила даже крепко, ёрзая бёдрами едва-едва, но ощутимо. Словно в попытке удостовериться вилась, что да – не привиделось. Почуять так сказать, всю глубину, а то и ширину с длиной. Халат распахнутый уже не мешает. Платье короткое довольно, что выше колен, даже способствует. А колготки на ней или чулки, сразу и не сказать.
– Я… это… это самое, – начал было Борис, но она отстранилась сразу и на губы палец накинула. Мол, говорить буду я.
– Борис, что же вы лечение прерываете? Раз начали с грудотерапии, с ней же и продолжим. Только высокий вы мужчина, так что придётся… на кушетку прилечь.
Её голос вроде начинался как властный, а когда прервался почти, снова истончился весь, тонким стал и невесомым. И сразу как-то больше таинственности в кабинете, а то и комнате приёмной, стало.
– Идёмте, – сказала она уже почти шёпотом и взяв его за руку как маленького, сама повела.