Тотальная угроза

Ненависть.

Весь мир слился в ненависти к нему. Владимир Картазаев привык к этому. Он купался в ненависти, не допуская ее глубоко

внутрь, одновременно, аккумулируя заряд, чтобы в нужный момент, когда уже не останется никаких ресурсов, работать на одной ненависти.

Поток ненависти начался с утра, когда за ним пришла машина МЧС. Водитель, повезший его в аэропорт, был не выспавшийся и злой. Всю ночь он возил чиновников МЧС, Минздрава, потом членов вновь образованной государственной комиссии, и теперь молчаливо и зло крутил баранку огромного бронированного "Зима", в глубине которого словно в бескрайней тундре затерялся Картазаев.

Охрана в "Домодедове" особым гостеприимством не отличалась. Хмурый собровец в камуфляже долго и придирчиво изучал документы, после чего так же долго и томительно созванивался с вышестоящим руководством.

Почему здесь СОБР? Картазаев недоумевал. Такое ощущение, что страна становится филиалом Иерусалима. В бытность свою на земле обетованной, Картазаев как-то назначил свидание одной симпатичной даме, так она на свидание явилась в форме и с автоматом. Справедливости ради надо заметить, что это не стало помехой, но Картазаев все время опасался, что ружье грохнет в самый неподходящий момент.

Наконец офицер положил трубку и вразвалочку подошел к ним, косолапый и огромный, словно таежный медведь.

— К сожалению, ничем не могу вам помочь. Посадка на рейс 5060 на Карнач закончилась, и самолет уже взлетает.

Картазаев чертыхнулся. Опять недоработка. До каких пор ему мучиться с такими олухами! Ответ он тоже знал. До смерти.

Он нагнулся и вынул из специальной тумбочки аппарат спецсвязи. Ему повезло, что Кожухов оказался на месте.

Впрочем, он сразу поправил себя. Куда он денется? Все правительство вторые сутки домой не уходит.

— Игорь Сергеевич, мало того, что мне не выделили спецсамолет, так еще и гражданский из-под носа уходит. Почему вы не позвонили? Вы же должны были его задержать. Что мне, Серегину звонить?

— Не надо никуда не звонить. Сейчас все будет.

Замандражировал Кожухов. Его понять можно, Серегин сейчас у Верховного сидит. А тот может быть ой как крут. Вы его еще не видели настоящего, граждане-товарищи. А Картазаеву пришлось.

Маленькие глазки, глубоко упрятанные в глазницы, жгут, словно кислотой, а голос, в обычной жизни неотличимый от голоса преподавателя средней школы, приобретает отрывистость коменданта концлагеря.

Это что-то. Главкома ВМС после такой разборки инфаркт хватил.

— Вы думаете, поможет? — злорадно спросил водитель.

Картазаев заметил,

что и водила и собровец с интересом наблюдают за его реакцией.

— Ну, если министр транспорта своей техникой не может распоряжаться, то мне в этой стране делать нечего.

Было заметно, что настроение водителя понемногу улучшается, да и ночная хмурь постепенно улетучивалась, и из-за горизонта вставало солнце. Во всяком случае, водила впервые за все время позволил себе с ним заговорить.

— Чем же вы тогда займетесь, Владимир Петрович?

— В Гринпис вступлю и в Лондоне буду меховые шапки чернилами обливать, — ответил Картазаев, и водитель довольно осклабился. — Давай, Слава, в зал ожидания. Ждать будем.

Собровец махнул рукой солдатам, те открыли шлагбаум, и "зим", шурша широкой резиной, направился к зданию аэропорта.

Полчаса прошло, пока самолет разворачивали, и все это время Картазаев просидел в зале ожидания, листая бульварный журнальчик. Вот как надо работать — ни слова правды, а читать интересно.

Пока он сидел, рядом остановилась молодая пара с ребенком. Жена отчитывала мужа, молодого лейтенанта. Из разговора Картазаев уловил, что они опоздали на ожидаемый им рейс.

— Теперь билеты придется сдавать! — воскликнула женщина.

— Ничего не надо сдавать, — обратился к ним Картазаев. — Рейс задерживается. Я тоже с него. Без меня он точно не улетит.

— Мне кажется, вы слишком преувеличиваете свою значимость, — недоверчиво проговорила она.

— Есть такой грех, — согласился Картазаев. — Иногда я чувствую себя таким значимым, что готов отдавать распоряжения министрам.

Не успел он это произнести, как увидел спешащих к нему директора аэропорта Скороходова в сопровождении нескольких служащих в голубой униформе.

— Владимир Петрович, простите ради Бога, что задержали вас, — залепетал на ходу Скороходов, отчаянно борясь с одышкой. — К первому выходу, пожалуйста. В мою машину. Трап уже подали.

Женщина, сразу позабыв о своем недоверии, уже встала рядом и тянула за собой сомневающихся мужа и ребенка. Оба упирались.

— Это со мной, — бросил Картазаев не подвергающимся сомнению голосом.

— Конечно, конечно. Какие могут быть возражения.

Уже в салоне женщина, оказавшись рядом, спросила:

— Вы, наверное, артист?

— Еще какой, — с готовностью подтвердил Картазаев.

Из пилотской кабины вышла стюардесса и протянула ему мобильный телефон.

— Скороходов запрашивает ваши дальнейшие указания.

Картазаев к трубке даже не потянулся, велев:

— Взлетаем.

В Карначе было ветрено. Ветер хлопал всем, чем можно — полами плащей, парусиновыми сумками, брезентовыми тентами грузовиков вспомогательных служб, а флаг вообще бился с треском, напоминающим выстрелы из ружья.