Товарищ Анна
Шрифт:
— Тогда надо попросить её, — сказал Уварову вставая. — Да я же и сыграю с вашего разрешения, — ответил он на вопрос Валентины. — Такие Жигули разведу!.. — он засмеялся и быстрыми грузноватыми шагами вышел из, комнаты.
— Так вы споёте? — напомнила Анна Валентине и сразу представила её маленькой, страшно одинокой девочкой, рыдающей после ёлки.
14
Высокий, грудной голос Валентины прозвенел с такой ликующей страстностью, что Анна вся выпрямилась. Как дрогнула
пела Валентина, и Анне тоже дышалось теперь легко, как будто легче и чище стал самый воздух, в котором звучал этот, радующийся своему обаянию голос.
«Что же это? — удивлялась Анна, встречаясь с взглядом Валентины. — Неужели можно было задушить такое?»
Она посмотрела на Ветлугина. Он стоял неподвижно, на руке его, стиснувшей спинку стула, резко обозначались побелевшие суставы.
«Что он чувствует?» — подумала про него Анна, почему-то избегая взглянуть на Андрея.
А на лице Андрея было мягкое, растроганное выражение.
«Какая она хорошая!» — казалось, говорило всем, это выражение.
— А вот и гармошка, — объявил Уваров, вваливаясь в комнату, когда Валентина, счастливая, разрумяненная, усаживалась на своё место. — Гармошка прочная, слов нет. Играть-то можно? — дурашливо, глубоким басом спросил он и сел возле Маринки. — Ну, чалдонка, что вы тут без меня делали?
— Мы пели, — сказала Маринка, глядя на свои пальцы, липкие и розовые от варенья.
— Ну, а теперь послушайте Илью Уварова... Гармошке я у одного священника научился. Лихой был поп!.. Бывало, сидит в подряснике нога за ногу, а гармонь у него так и дышит, так и вьётся. Добрый был поп и музыкальный, а я у него вроде дворника работал. — Уваров взглянул на Валентину и спросил всё тем же шутливым тоном: — Может, вы споёте ещё под это, если не обиделись на моё исчезновение? Знаете, есть такая хорошая песня... У Гурилёва это романс, а в народе просто песня, ну и мотив немножко другой. Вот... слушайте, — он развёл меха и тихонько заиграл, глядя в напряжённо внимательное лицо Валентины, и когда оно дрогнуло блеском глаз и улыбки, он, не дожидаясь, согласия, подвинулся к ней со стулом. Валентина выждала ещё немного и уверенно вплела в окрепший голос гармони задушевные слова:
Отчего скажи, мой любимый серп, Почернел ты весь, как коса моя?..Она никогда не пела под гармонь, и оттого, что получилось неожиданно хорошо, она пела, сначала улыбаясь от удовольствия, но затем грусть песни захватила и её:
Зелена трава давно скошена, Только нет его, ясна сокола... —пела она, слегка подавшись вперёд, нервно сжимая рукой узкий поясок платья.
Нет,От глухой сердечной боли, смягчившей серебряный тембр её голоса, слёзы выступили на глаза Анны, и мрачное предчувствие снова овладело ею.
— Хорошо, — сказал Ветлугин с гордым восхищением.
— Вот как мы! — сияя пробасил Уваров.
Андрей ничего не сказал, но когда Валентина искоса быстро глянула на него, его глаза ответили ей таким ярким блеском, что она вся вспыхнула.
— А вы играете на чём-нибудь? — обратилась к ней в это время Анна, с усилием освобождаясь от своего оцепенения.
— Да... — ответила Валентина и, не сразу понимая, о чём её спрашивают, виновато и счастливо улыбнулась, — Да, я играю, — добавила она мгновенным напряжением памяти восстанавливая вопрос. — Если бы у нас в клубе было пианино, я могла бы иногда выступать с чем-нибудь таким... — она неопределённо развела руками и снова взглянула на Андрея.
Оттого, что тот сразу ответил ей и взглядом и улыбкой, у Анны зазвенело в ушах, но она обернулась к Уварову и сказала, задыхаясь:
— Надо будет перевезти с базы пианино. Необязательно ждать, когда закончим шоссе. Можно трактором на площадке... Это хорошо... когда в клубе пианино...
15
Пианино действительно привезли трактором. Увидев издали огромный, сбитый из толстых досок ящик, Андрей ещё раз подивился, как быстро и решительно выполняла Анна все свои намерения.
Ребятишки, как стая воробьев, облепили тракторную площадку, пока рабочие подтаскивали и устанавливали доски для мостков, и так же, как воробьи, ссыпались все разом на землю, когда ящик с пианино стал съезжать по доскам, бережно подхватываемый тяжёлыми, мужскими руками.
Андрей подождал, пока все — и пианино, и грузчики, и ребятишки — протиснулись в двери клуба, и вошёл следом. Там было полутемно и гулко. Огромная пустота стояла над рядами скамей с высокими спинками, посреди которых медленно продвигалась, стуча ногами, сомкнутая группа людей. Ящик, серый и длинный, покачивался, как гроб, в мрачном, гулком сумраке.
В библиотеке клуба Андрей долго рылся в каталоге технической литературы, потом сам просматривал то, что стояло на полках. Возвращаясь через пустой зал, он увидел Валентину. Она стояла у рампы, освещенная снизу красноватым светом, и наблюдала за суетнёй, происходившей в глубине открытой сцены.
Андрей замедлил.
Угловатое, чёрно-блестящее тело, высвобождаемое рабочими из ящика-гроба, точно вздыхало облегчённо, вырастая в колебаниях света и теней. Но оно ещё дремало, ожидая прикосновения умелых рук, лёгких и чутких.
Андрей опять посмотрел на Валентину. Она стояла далеко от него, но он хорошо видел своими дальнозоркими глазами её полуобёрнутый к нему, чуть улыбающийся профиль: чистую линию щеки и прядь светлых волос, высоко подобранную и заколотую над её маленьким ухом.