Товарищ "Чума" 3
Шрифт:
— Не вини себя, дедко Большак — ты и так много для меня сделал! — Портить отношения с лешим мне было совсем не с руки.
К тому же, без его погодной аномалии, браться за освобождение злыдня выглядело совсем нереально. Но тогда бы дед, наверное, остался в живых… Сложный вопрос, который я постоянно прокручивал в голове: если бы я знал о случившемся заранее, пошел бы на такой «размен» или нет? И однозначного ответа у меня на него не было…
И родной дед, прикрывающий мой отход, и Лихорук, не пожалевший для моего спасения своей жизни, были для меня особо дороги.
— Ты случайно не знаешь, дедко Большак, где моего злыдня сейчас носит? — поинтересовался я.
— Как не знать, знаю конечно. В моём лесу для меня никаких тайн нет. Пришлые людишки какой-то сильный оберег против силы и нечисти с собой привезли. Нет твоему злыдню сюда хода. Дома он тебя ждёт — в Гнилом углу.
— Постой, а как же ты? На тебя этот оберег не действует? — заинтересовался я.
— Действует, вздумай я из своей вотчины выйти. Но чтобы меня в моём же лесу, моей же силы лишить — такой фитюльки недостаточно! — важно произнес старичок. — Тута посильнее чего надыть! Ведь я — это лес! А лес — это я. И вместе мы такая сила, что во времена оные многие боги о неё зубы обламывали. Куда уж какому-то оберегу, — разговорился леший.
Всё-таки, гложет его какая-то вина передо мной. Хот я так не считаю, но и успокаивать его не буду. Может, скоро его помощь еще понадобится, и он из кожи будет лезть, чтобы не ударить в грязь лицом. Жаль, что не удалось ему силы для меня раздобыть.
А она бы сейчас не помешала, несмотря на этот грёбаный оберег. Ведь то, что один человек придумал, другой завсегда обойти сумеет. Нужно только как следует пораскинуть мозгой — решение и придёт. А там кое-кому основательно не поздоровится! Из кожи вылезу, но смерть деда не будет напрасной!
— Дедко Большак, а дорожку к дому не откроешь? — попросил я. — Силой-то своей я воспользоваться сейчас не могу.
— А тут сила твоя и не надобна, — произнес лесной владыка. — Слова моего и без твоего ведовского дара вполне достаточно. Шепни его и откроется тропинка лесная.
— Надо же, действительно без промысла работает… — Изумлённо качнул я головой, когда чудесная тропинка развернулась у моих ног.
— Всё в этом лесу по слову моему делается! — немного самодовольно заявил лешак.
Но, так-то, он прав.
— Благодарствую, дедко! Прости, но пойду я…
— Иди, товарищ мой Чума! — Степенно кивнул лесной хозяин. — Слишком много сегодня испытаний на твою долю выпало.
И я устало зашагал в сторону дома. Только что сказать… как оправдаться за гибель деда перед моими девчонками, я так и не знал. Горечь потери самого близкого, дорогого и любимого человека в этом мире, память о котором я принес из будущего, продолжала меня терзать неимоверно. Но и заниматься самоедством я не планировал.
Нужно было срочно садиться за изучение колдовской матчасти, повышать свой боевой уровень, и практиковаться, практиковаться, практиковаться!
Он — вещь редкая, раритетная. И на всю фашистскую армию его явно не хватит. А при помощи промысла злыдня мы столько силы запасём… Да и фокус с кровавой дриснёй повторить можно.
Едва я ступил на поросшую травой землю Ведьминой балки, как меня едва не сбил с ног самый настоящий смерч. Это Лихорук в бестелесной форме накинулся на меня в радостных чувствах. Не прошло и мгновения, как он воплотился в физическое тело, и уже сжимал меня в крепких объятиях своих огромных рук.
— П-прати-ш-шшка Ш-шума ш-шиф-ф! Лих-хорук ш-штал! Лих-хорук надеялся! Лих-хорук ф-ферил, ш-што п-пратиш-шка Ш-шума ф-фернётс-са!
На его истошные крики, переполошившие даже стаю ворон, обитающих возле дома, из избы выскочили мои красавицы хозяйки. Ловко оттеснив от меня злыдня (в такой момент даже опасно смертельная нечисть не решилась с ними спорить), они повисли у меня на шее, обливая горючими слезами радости.
Наконец, истерзанный объятиями и поцелуями, я был милостиво отпущен «на волю». Но радость встречи была неминуема омрачена горечью от понесенной потери, и это было неизбежно.
— А Ваня? — первой спросила о старике Акулина, заглянув мне в глаза.
Я даже не успел ответить, как она всё поняла, всхлипнув и закрыв лицо ладонями.
Только после этого я понуро мотнул головой:
— Нет больше Ивана… Погиб смертью храбрых…
Плечи Акулины затряслись сильнее, и Глафира Митрофановна крепко прижала дочку к себе. Она стойко приняла эту «черную весть», но даже у неё из глаз выкатилось несколько слезинок.
— Как это случилось? — глухо поинтересовалась она.
— Его смертельно ранили при попытке прорваться… Нас окружили, и он остался прикрывать мой отход. У него получилось, а мне удалось вырваться из окружения…
— Ты уверен, что рана была смертельной? — уточнила мамашка.
— Уверен, — убежденно заявил я. — Ты же знаешь, что мне доступны такие возможности, — не вдаваясь в подробности, ответил я. — Он умер еще до того, как я добрался до леса…
Глафира Митрофановна еще крепче прижала к себе Акулинку, зарывшись лицом в её волосы, и замерла, сотрясаемая рыданиями дочери. А я стоял, опустив руки, и не в силах ничего сказать. Было хреново, как никогда еще, наверное, не было в этой жизни. И в этой ветке реальностей, и в моей родной.
Но я уже это принял, как данность, которую был не в силах изменить. Пусть мои девчонки поплачут, чтобы тоже это принять. А ведь война еще совсем не закончена, и таких вот тяжелых и горьких моментов будет еще много. А прекратить это кровопролитие, словно по мановению волшебной палочки, сил не хватит ни у одного, даже самого могучего волшебника, даже на самом голубом вертолёте.
Лихорук тоже всем своим внешним видом выражал сочувствие и скорбь. После того, как граница действия обережного фашистского артефакта осталась где-то позади, наша с ним энергетическая связь восстановилась.