Товарищ Сталин: роман с охранительными ведомствами Его Императорского Величества
Шрифт:
Вокруг этого события пошли толки, и благожелатели товарища Кобы не без его участия сочинили легенду о героическом побеге отважного революционера из тюрьмы Метехи и его дальнейшем продвижении огородами к свету и партийной правде, но легенду разоблачает тогдашний сиделец Метехи Р. Арсенидзе в своих воспоминаниях о Сталине, опубликованных в Нью-Йорке в 1963 г.: «Закончу рассказом об аресте Сосо Засыпкиным, который предложил ему стать агентом охранки. Это событие, т.е. арест Сталина, действительно было, и я могу категорически заверить, что Сосо был отпущен из жандармского управления и в Метехском замке не появлялся. Отправка его в Метехский замок, выстрелы на улице, чуть ли не стоившие ему жизни, и торжественная встреча в тюрьме с аплодисментами, – всё, о чем Сталин рассказывал в ссылке, – это приятная фантазия самовлюбленного рассказчика. Я в то время сидел в Метехи … Если бы Сосо появился среди нас, мы безусловно встретили
Некоторые мемуаристы воспроизвели картины заседаний разного рода «кружков» и «комитетов», в огромном количестве создававшихся товарищем Кобой, когда он вовсю мотался по просторам благословенной Грузии. Вождь непременно находился за столом, лицом к собравшимся. Это был своего рода ритуал. У него были врожденные канцелярские привычки: столоначальник по призванию. Несмотря на перекочевавший в литературу, кино и анекдоты неистребимый грузинский акцент, писания молодого Кобы свидетельствуют о том, что он отлично владел русским языком. Акцент же его был связан с тем, что первым материнским родным языком для него был грузинский, звуки которого отличаются от звуков русского языка. (Попутно вспомнилось: когда «читающему вслух» устройству, изобретенному в грузинском академическом институте кибернетики, предложили прочитать русский текст, записанный грузинским алфавитом, то это устройство заговорило с грузинским акцентом.)
Проявлением глубинного понимания логики русского языка я считаю употребление товарищем Сталиным полузабытого слова «подвизался» и изобретение им слова «секретарюка», которым он иногда подписывал письма к дочери («твой секретарюка»). Достоевский всю оставшуюся жизнь гордился изобретением слова «стушевался», но в действительности этот мрачный классик его не изобрел: просто это было единственным словом, запомнившимся ему из обстоятельного комплекса знаний по инженерному делу, которому его пытались научить несколько лет, а Сталин своего «секретарюку» придумал сам, без посторонней помощи, и, таким образом, известным корифеем в языкознании он впоследствии считался вполне заслуженно.
Когда товарищ Коба изо всех сил мотался по городам и весям с марксистскими откровениями, с ним произошел неприятный случай: однажды его морда оказалась разбитой в кровь, и при этом он так сильно ушиб голову, что некоторое время не имел возможности появляться на людях. С этим происшествием связаны две автобиографические версии: одна, исходящая от самого вождя, гласила, что он, отстреливаясь, уходил от погони, и когда пытался вскочить на ходу в вагонетку тифлисской конки, упал и ушибся (но почему-то его преследователи этим не воспользовались). Вторая, родившаяся в изощренных умах злопыхателей, объясняла происшедшее тем, что он был в очередной раз избит коллегами по трудной подпольной работе, заподозрившими его в чем-то нехорошем: было же так, что Ной Рамишвили во время одной из дискуссий прямо назвал Кобу агентом правительства, шпионом и провокатором. А соратники Ноя, несмотря на меньшевизм, на Кавказе частенько бывали в большинстве. Потому могли и попытаться перевоспитать подозреваемого теми же методами, которые он потом разовьет до пределов совершенства, опубликовав – для служебного пользования – специальную работу о пользе физического воздействия на допросах врагов народа. Читатель же может выбрать ту версию, которая ему понравится.
А раненый товарищ Коба, прячась от публики, был вынужден перебираться в целях конспирации из одной квартиры в другую. И в одном из таких его временных пристанищ сын хозяина квартиры прибежал к отцу с криком:
– Мама, мама! А дядя, что живет у нас, играет в солдатики!
Отец не поверил, но все же зашел посмотреть, что делает незваный гость, и его взору представилась такая картина: на полу была расстелена карта города Тифлиса, и вождь, что-то бормоча себе под нос, ползал по ней, переставляя то тут, то там оловянных солдатиков. Хозяин поинтересовался, что делает гость, а тот, в ответ, приложив палец к губам, сказал:
– Тсс-с! На днях мы будем брать город.
Далее товарищ Коба пояснил, что он является начальником штаба будущей армии штурмовиков и сейчас устанавливает места на улицах Тифлиса, где будут воздвигнуты баррикады.
Сейчас трудно сказать, что это было: то ли у товарища Кобы начал прорезаться талант будущего генералиссимуса, то ли от недавно перенесенных ударов по голове у него произошло помутнение сознания и он утратил способность адекватного восприятия действительности. Следует отметить, что в его жизни был целый ряд моментов, вызывающих сомнения в его адекватности. Чего стоит, например, отправка Молотова в Берлин в ноябре 1940 года, когда Каменная Задница, спрятавшись вместе с принимавшими почетного визитера гостеприимными тевтонскими хозяевами в бомбоубежище по случаю налета Королевских ВВС Великобритании, пытался
Еще до поездки в Стокгольм осенью 1905 года, когда товарищ Коба, заметая следы, менял одну за другой свои стоянки в Тифлисе, произошло событие, оказавшее некоторое влияние на его будущее. Это было знакомство с семьей Сванидзе. Недавно мне попалась книга о вожде, изданная двумя чекистами в 2001 году (бывших чекистов не бывает). Среди всякого прочего вздора братаны-авторы сообщают, что семинарский товарищ Кобы Александр Сванидзе познакомил его со своей сестрой «Екатериной Александровной» и товарищ Коба на ней женился. В действительности всё было немного не так. Началось с того, что во время какой-то очередной тифлисской облавы на социал-демократов потребовалось куда-нибудь спрятать товарища Кобу, и соратник вождя по подполью Александр Семенович Сванидзе привел его на ночевку в квартиру своего зятя М. Монаселидзе, знакомого с Джугашвили по семинарии. В квартире этой Монаселидзе проживал с женой Сашико и ее сестрой Като Сванидзе. Обе молодые женщины были известными в Тифлисе портнихами, обшивавшими весь высший свет, включая жен генералов и крупных чиновников канцелярии наместника, приходивших к ним на примерки. Всё это ставило квартиру Монаселидзе вне подозрений, и лучшего места для того, чтобы спрятаться от полиции, во всем Тифлисе нельзя было найти. Ночевка затянулась, и квартира Монаселидзе превратилась в явочную, в которой, пока там прятался товарищ Коба, побывал весь цвет подполья социал-демократической гвардии.
Человека, организовавшего этот тихий уголок для заговорщиков – Александра Семеновича Сванидзе – в быту и в партийной среде называли Алешей. Его любили все, кого с ним сводили жизнь и работа, что не удивительно, так как это был человек красивый, широко образованный и умный. Ласкательное имя Алеша соответствует, как известно, имени Алексей, а не Александр, и его выбор в данном случае основывался на поверье, согласно которому дьявол старается делать гадости любому человеку, а в этом случае дьявол будет думать, что он гадит Алеше, т.е. Алексею, а на самом деле Алеша – это не Алеша, а Александр. В общем, как в поговорке, возникшей во времена убийства Михоэлса и подготовки к публичной казни «убийц в белых халатах»: «А вы знаете, что Михоэлс – это вовсе не Михоэлс, а Вовси». А у меня лет сорок назад был знакомый грузин-профессор, которого звали Автандил, но среди друзей, чтобы ввести в заблуждение дьявола, он, как и Сванидзе, именовался Алешей.
К сожалению, Алеше Сванидзе не помогли ни эта хитрость с именем, ни «любовь партии»: обласканный им когда-то дьявол передал его в руки убийц и 20 августа 1941 года успокоился лишь тогда, когда штатный палач доложил ему, что «дело сделано». Эта весть была для него важнее, чем обстановка на дырявых фронтах Советского Союза.
Сестры Сванидзе были красивы, особенно Екатерина (Като). Человеку, чувствующему грузинскую женскую красоту, трудно отвести глаза от ее бесхитростных фотографий. Детский товарищ и тезка Сталина, впоследствии – эмигрант и один из важнейших зарубежных биографов вождя (книга Иосифа Иреманишвили называлась «Сталин и трагедия Грузии». Берлин, 1932) писал о безумной влюбленности своего героя в Като, что, естественно, могло иметь место. Като же не устояла перед большевистским напором несгибаемого борца за счастье человечества и в июле 1906 года почувствовала, что у нее будет ребенок. Закон предков требовал официально оформить брак, но Джугашвили тогда вроде бы не существовало: он жил по различным фальшивым документам, и никто не хотел венчать молодоженов. Наконец товарищ Коба случайно встретил семинарского соученика Тхинвалели, служившего в церкви Мама Давиди, и свадьба состоялась в ночь с 15 на 16 июля 1906 года. Среди свидетелей со стороны невесты был Миха Цхакая.
Этот брак не принес счастья Като. Товарищ Коба вообще никогда и никого не сделал счастливым, ни своих, ни чужих. Об этом свидетельствуют судьбы его жен, детей, убитых им друзей, соратников и членов их семей. Поэтому известный «анекдотик про абрамчика» вполне справедлив: на одной из первомайских демонстраций седой, как лунь, Рабинович нес плакат с надписью «Спасибо дорогому товарище Сталину за наше счастливое детство!» После демонстрации Рабиновича вызвали в партком и ласково сказали:
– Товарищ Рабинович, вы же очень старый человек, а выбрали себе такой не соответствующий вашему облику плакат! Ведь, когда вы были ребенком, товарища Сталина еще не было!