Товарищ жандарм
Шрифт:
После горячки боя, когда уже начало приходить реальное понимание о том, что могли и погибнуть, и уже потихоньку начинало трясти, практически на всех напала апатия и сонливость — результат нескольких суток нервотрепки и напряжения, да и гибель Стеблова тоже внесла свою лепту. Из-за этого благодарность Николая I, наследника и генерала Дубельта воспринимались не так ярко, поэтому большая часть внимания досталась Маше, которую император, взяв за плечи и смотря ей в глаза, коротко сказал:
— Благодарю вас, сударыня, мне доложили, что вы уничтожили трех бунтовщиков. Ваш батюшка может гордиться вами…
Чтоб усилить это впечатление, когда император с непривычной для него эмоциональностью выражал свою благодарность и мне, и Николаевичу, и вахмистру, я, стараясь не терять времени, конечно, не совсем корректно его прервал,
— Откуда?
Это уже не сдержался Дубельт, на которого по-любому ложились обязанности по расследованию.
— Мы тут с вахмистром Любкиным устроили экспресс-допрос пленным, правда один не выжил, но кое-что выяснили.
Глаза императора хищно сверкнули под набрякшими от нервного потрясения и недосыпа веками.
— Говорите, подполковник.
— Я капитан.
Тут усмехнулся наследник, который один из всей этой компании сохранял выдержку и с интересом разглядывал наше пятнистое воинство. Тем более мы с ним намного чаще общались, и он довольно неплохо изучил мой склочный характер.
— Александр Павлович, государю императору виднее.
— Да я в общем-то не против…
Но расшаркиваться не было времени, поэтому снова вернулся к интересующей нас теме.
— Человек, который непосредственно занимался организацией нападения, сейчас предположительно находится в одном из борделей Санкт-Петербурга и ждет новостей. Информация об успешном штурме может уйти с минуты на минуту, поэтому нужно спешить. И нам нужен сопровождающий, который, скажем так, знаком с такого рода заведениями…
Потом снова была гонка, но правда уже в закрытой карете, которая, запряженная четверкой лошадей, уносила меня, Рыжкова и Любкина и приданного нам капитана Отдельного корпуса жандармов Вашкевича в Санкт-Петербург. Несмотря на бурные протесты, Маша осталась в Царском Селе в качестве личной телохранительницы цесаревны, состояние которой после освобождения резко ухудшилось, и как бы все не закончилось преждевременными родами. Теперь Маша, одетая в камуфляж, бронежилет, с карабином наперевес, находилась постоянно рядом, пугая и вызывая почтение своим видом, показывая таким образом, что теперь вопросы безопасности взяты на особый контроль.
Для меня такое решение было поводом не тащить княжну с собой и зря не рисковать ее жизнью, поэтому перед самым выездом я и сунулся к наследнику с предложением определить пока Машу в личные телохранители цесаревны. Но, к моему удивлению, к этой затее отнеслись с большим интересом. Иметь возле беременной супруги охранницу, на счету которой было трое уничтоженных при штурме бунтовщиков, было престижно, и в некоторой степени подействовало успокаивающе как на Александра Николаевича, так и на его жену, которая все еще не могла отойти от шока. А тут получается, рядом женщина-охранник, всем своим грозным видом демонстрирующая, что в следующий раз такие штучки просто так не пройдут. Именно появление Маши подействовало на беременную женщину как мощное успокаивающее средство, чего, кстати, не смогли добиться все лейб-медики, вместе взятые, используя медикаментозные средства. Помимо этого, Маша стала объектом пристального интереса детей Александра Николаевича, которые, как любые мальчишки в их возрасте, прекрасно помнили, как бойцы в пятнистой форме, касках, очках и с необычным оружием, похожие на сказочных рыцарей, освобождали дворец. Они с благоговением подходили к ней, рассматривали амуницию, гладкоствольный охотничий карабин «Сайга-410», более привычный девушке, чем мой «Форт-202», и пытались заговорить. Маша коротко отвечала, создавая образ неприступной амазонки, а реально она просто робела перед таким количеством титулованных особ. В ее обязанности входило постоянно находиться рядом с цесаревной, обеспечивая хотя бы видимость охраны. При этом единственное условие — не открывать свою личность, поэтому всем вокруг было только известно, что девушка-боец, которую за глаза недовольные фрейлины, снова возвратившиеся к своей государыне, уже называли «рябой амазонкой», происходила из очень благородной семьи, княжеского рода. Но кто она, откуда — оставалось тайной, что вызывало нездоровый ажиотаж. Цесаревна называла ее просто Машей и, после того как к вечеру успокоилась и пришла в себя, при любом случае выказывала как могла свое расположение к девушке, что не могло не вызвать недовольства всех окружающих.
Уже
Командовала барделем мадам Валери, в миру Шкенева Сара Моисеевна, какая-то дальняя родственница Абрама Махерсона, постоянного клиента и, по словам девчонки, весьма состоятельного человека, который, тс-с-с-с, является настоящим хозяином публичного дома. У знающих людей заведение «У вокзала» называлось «Вокзалон» и пользовалось определенной популярностью, так как тут за отдельную и весьма умеренную плату можно было позволить себе некоторые шалости не совсем естественной направленности. Поэтому высокопоставленные посетители с необычными запросами были частыми гостями, а в заведении старались блюсти клиентскую тайну, хотя иногда и подзарабатывали мелким шантажом, если жертва была не в состоянии адекватно защитить свою личную жизнь. На вопрос, как простая девушка из-под Полтавы попала в публичный дом Санкт-Петербурга, мы услышали интересную историю, и не только у меня одного возникли мысли, что наша мишень ко всем остальным подвигам еще подзарабатывает торговлей живым товаром. Н-да, какая многогранная личность наш Абрамчик Махерсон, оказывается, так что список вопросов к нему сильно разросся.
А девица все щебетала. Махерсона давно не видели, но когда она обмолвилась, что в покоях мадам уже несколько дней живет мужчина, который никуда не выходит, хотя пару раз хозяйка отсылала служанку отправлять телеграммы, мы поняли, кто и где прячется. А девочка, давно догадавшаяся, куда клонит необычный посетитель, заискивающе посматривала на него и, решившись на какой-то поступок, начала торговаться! Мы немного охренели от такого подхода, но все оказалось не так плохо, как я подумал с самого начала. Девочка хотела сдернуть из публичного дома, и пределом ее мечтаний было место горничной в доме серьезных людей, а впоследствии замужество и ребеночек. Она по роду работы уже пару раз беременела, но жестокая хозяйка заставляла избавиться от ребенка, что ее сильно расстраивало. В общем, классика, я не был уверен, что она говорит правду, но желание слить свою хозяйку было вполне реальным, и было бы глупо от такого шанса отмахнуться.
Дальше было делом техники — узнать, что покои хозяйки находятся на третьем этаже и вход для клиентов туда ограничен. Всё, теперь наше время. Но решили перенести штурм на утро, когда в публичном доме замирает вся жизнь, и примерно к обеду народ начинает просыпаться и таскаться по коридорам. Поэтому, переночевав карете, что тоже вызвало кучу неприятных эмоций, часов в десять утра я дал команду на выдвижение.
— Ну что, господа, работаем!
Мы стали готовиться. Броники были одеты под сюртуки, гарнитуры вставлены в уши, оружие приготовлено к стрельбе. В набедренной кобуре у меня висел «Стечкин», а в оперативной — травматический ПМ. Любкин как всегда был вооружен моим «Ремингтоном», в котором были заряжены патроны с картечью, но были в наличии и с травматической начинкой, правда не заводские, но вполне приемлемый самодел из жестких резиновых пробок от медицинских бутылок. Николаевич с автоматом и с травматическим пистолетом должен был ждать на улице с двумя офицерами-жандармами, которые по личному распоряжению Дубельта присоединились к нам уже в городе, на случай прорыва, побега или подхода подмоги к фигуранту, кто его знает, сколько тут в окрестностях гуляет всякого отребья.
Улицы Санкт-Петербурга 1853 года уже заполнились людьми, когда мы, стараясь не привлекать внимания, подошли к неприметной двери, где нас поджидал Вашкевич. От веселого балагура не осталось и следа, перед нами стоял предельно собранный боец, готовый к скорой схватке, при этом он с уважением посматривал на камуфлированные бронежилеты, которые виднелись из-под расстегнутых курток, и на непривычное оружие в руках. Он участвовал в освобождении наследника и прекрасно видел, на что мы способны.