Товарищи по оружию

Симонов Константин Михайлович

Вола окапалась действительно вкусной, а главное – ледяной.

– Неужели озеро всегда такое холодное? – спросил Артемьев.

– Всегда, – сказал Шагдар. – Я здесь родился, в этом аймаке. Всегда холодное. Красивое озеро, – как чаша! Да?

И он сделал округлый жест хозяина. У самого берега на воде покачивался выводок уток.

– Наверное, тут охота хорошая, – сказал Артемьев.

– А, что это за охота! – махнул рукой Данилов. –

Можно гуся колесами переехать. Вы своих цириков покормили? – спросил он, вставая.

– Раньше покормили, – ответил Шагдар.

– Тогда – подъем! Где наши кони?

– Сейчас. – Шагдар поднял руку и отрывисто крикнул что-то по-монгольски двум поднявшимся из-за кустов цирикам.

– А я своего коня с коноводом в развалинах оставил, – сказал Санаев, обращаясь к Артемьеву. – Пойдем проводи, мне ехать надо. Пока коней приведут – успеешь.

Козырнув на прощанье Данилову и Шагдару, Санаев пошел своей небрежной кавалерийской походочкой к белым баракам «Монголрыбы».

– Японцев будете ловить? – спросил он Артемьева.

– Да. А ты откуда знаешь?

– Командир дивизии при мне по телефону Шагдара вызывал. Не завидую! Тут человека найти – все равно что иголку в сене.

– Степь да степь кругом! Кроме коня, не к чему и прислониться.

Они обошли «Монголрыбу» и оказались около того, что Санаев называл развалинами. Это был большой, огороженный толстой каменной стеной, квадратный двор. В глубине виднелись остатки пологой каменной лестницы. По сторонам ее возвышались два изъеденных временем постамента с обломанными по пояс, грузными каменными фигурами. Места изломов были так гладко зализаны ветром, что казалось – фигуры никогда не были целыми.

Возле ограды лениво жевали колючки две лошади и, прислонясь к стене, дремал коновод-монгол.

– Нахор! – окликнул его Санаев.

Коновод встрепенулся, взлетел на лошадь и подъехал к Санаеву, ведя его лошадь под уздцы.

– Какая-то старая кумирня, времен Чингисхана, если не раньше, – объяснил Санаев и нехотя поставил ногу в стремя. – Ну что ж, Павел, тебя ждут.

Пожав руку Артемьеву, он вскочил на коня и крупной рысью поехал впереди коновода.

Артемьев вернулся к Данилову и Шагдару. Лошади были ужо оседланы, Цирики – их было меньше, чем думал Артемьев, всего пятнадцать человек, – держали под уздцы лошадей, своих и сменных.

– Выбирайте! – сказал Шагдар, приняв от цириков и взяв за поводья двух коней. Его собственный конь как вкопанный, не шевелясь, стоял рядом.

Артемьев окинул взглядом обеих лошадей и, решив, что пегий широкогрудый конек будет посильней, легонько потянул его к себе. Шагдар отпустил повод, и Артемьев, положив руку на холку коня, при общем внимании легко бросил в седло свое тяжелое тело.

– Однако у вас губа не дура, с конем не ошиблись, – сказал

Данилов, неторопливо садясь на другого коня.

– У вас тоже неплохой, – заметил Шагдар и по-монгольски дал общую команду садиться на коней.

Растянувшись цепочкой, отряд выехал из поселка «Монголрыба» и двинулся в объезд озера.

Уже пятый день Данилов, Шагдар и Артемьев со своим маленьким отрядом кочевали взад и вперед вдоль маньчжурской границы. Ни горных хребтов, ли рек, ничего, что могло бы служить зримой границей, здесь не было. Была лишь мысленно перенесенная с карт невидимая линия, вдоль которой в необозримой степи передвигались редкие пограничные патрули.

Еще в первый вечер на привале Данилов, расстелив на земле карту и аккуратно, без нажима водя по ней пальцем, чтобы колкие стебли сухой травы не прокололи ее снизу, поделился с Артемьевым и Шагдаром подробностями, полученными от Шмелева.

Первая японская диверсионная группа пересекла противоположную – южную – границу тумцак-булакского выступа и, очевидно, предполагала после нескольких диверсий на юге перебраться сюда, поближе к северной границе, в район солончаковых озер. На одном из убитых была взята карта с обозначением этою маршрута; в районе солончаковых озер стоял кружок с иероглифом «бу», который входит составной частью и в слово «укрытие» и в слово «база».

Остальные сведения ограничивались вещественными доказательствами – четырьмя трупами, оружием и санитарной сумкой с обернутыми ватой неиспользованными пробирками холерного бульона.

Агентурные сведения о новой, второй группе, полученные из Хайлара, говорили, что она пересечет северную границу выступа в ближайшие дни и намерена переправиться надолго.

За солончаковыми озерами располагалось несколько полевых аэродромов. Шмелев считал, что выход диверсионной группы в район солончаковых озер связан именно с этим. То, что группа переправлялась на длительный срок, наводило на мысль, что она будет иметь радиопередатчик, а пункт, указанный на карте, выбран как место встречи обеих групп.

На второй день рано утром Шагдар привел отряд к этому обозначенному на карте пункту – перешейку между двумя солончаковыми озерами.

Это место с кочками, заросшими густым кустарником, вполне подходило для укрытия небольшой группы, даже с лошадьми, если для них вырыть окопы. То, что здесь днем и ночью стоял удушливый запах солончакового болота, вода была страшна на вкус, а комары висели в воздухе такой тучей, что казалось, ее можно потрогать руками, разумеется, не могло служить препятствием для диверсантов, которые решили бы здесь прятаться.

Однако целиком довериться отметке на карте и дожидаться японцев в этой точке было рискованно, и Данилов решил взять под наблюдение широкий район в тридцать – сорок километров и ловить японцев на полпути между границей и солончаковыми озерами.

Несколько раз за эти дни Артемьеву казалось, что они поставили перед собой неразрешимую задачу, – так бесконечно и одинаково тянулась на восток, запад, север и юг степь и такой песчинкой казался в ней их небольшой отряд.