Товарищи в борьбе
Шрифт:
Героически сражались наши артиллеристы! Только за три дня боев они подбили и сожгли 45 немецких танков, 8 самоходок и 16 бронетранспортеров. Всего же за этот период фашисты потеряли вместе с брошенными исправными танками 85 боевых машин.
Эта цифра показалась не совсем реальной штабу армии. В связи с этим я лично уточнял данные с каждым командиром соединения, и выходило, что потери противника в боевой технике еще более значительны. Тем не менее, когда позвонил генерал-полковник Н. И. Крылов, я доложил ему, что за период с 13 по 17 августа гитлеровцы
– Хорошо. Соберите все подбитые танки, самоходки и бронетранспортеры в одно место, - распорядился командарм.
С немалым трудом мы выполнили его приказание, даже расставили подбитую технику по типам и боевому назначению. И когда приехал Н. И. Крылов, то насчитал 97 бронированных машин.
– Великолепно! - сказал он. - Теперь ждите в гости командующего фронтом: у него тоже возникли сомнения в отношении общего "баланса", пошутил Николай Иванович.
Действительно, в полдень на дороге, ведущей к поляне, где разместилась техника врага, появился голубой вездеход командующего войсками фронта. Однако не успел я подойти, как вездеход развернулся и скрылся из глаз. Надо полагать, генерал армии И. Д. Черняховский был вполне удовлетворен увиденной картиной: на следующий день приказом командарма корпусу была объявлена очередная благодарность.
Бои продолжались. Утром 17 августа части 184-й и 159-й стрелковых дивизий достигли границы с Восточной Пруссией. В числе первых вышел на этот рубеж батальон капитана Георгия Губкина. В боях на подступах к границе особенно отличилась рота младшего лейтенанта Василия Зайцева. За личную отвагу и мужество им обоим было присвоено звание Героя Советского Союза. Более 1200 воинов корпуса удостоились орденов и медалей СССР.
Вскоре поступил приказ: на плацдармах за рекой Шешупе перейти к временной обороне. Войска, преодолев с боями в ходе Белорусской операции более 700 километров, получили передышку. Части зарывались в землю, принимали пополнение, готовясь к новой, Восточно-Прусской, операции...
В конце августа я объезжал войска корпуса. Заехал и на НП 184-й. Встретил меня комдив Городовиков, моложавый, высокий и стройный генерал. Неизменно жизнерадостный и бодрый, он и теперь улыбался. Его ослепительно белые зубы еще более выделялись на смуглом, словно отлитом из бронзы, лице.
– Здорово, полководец! - шутливо поздоровался я. - Как дела?
– У Городовиковых всегда все в порядке! - в тон мне ответил он и сверкнул чуть раскосыми озорными главами.
Племянник прославленного героя гражданской войны комдива 1-й Конной армии, Басан Бадьминович гордился в равной степени и боевыми заслугами своего знаменитого дяди Оки Ивановича, и боевыми делами своей дивизии, которая, надо сказать, проявила себя, особенно в последних боях, выше всякой похвалы.
Мы засели за карту, уточняя задачи полкам. Участки, на которых они оборонялись, являлись наиболее важными звеньями в системе обороны корпуса, и нам предстояло еще решить на местности ряд важных вопросов. С высоты, где находился НП дивизии, хорошо просматривалась вся полоса
– Командование корпусом передайте своему заместителю, - поздоровавшись, сказал командарм, - а сами явитесь на КП армии.
На фронте передача командования не занимает много времени. В тот же день, терзаясь догадками по поводу столь неожиданного вызова, я был в лесу восточнее местечка Гришка Буда.
Землянка командарма не отличалась удобствами: Николай Иванович, человек скромный, никогда не возводил себе подземных хором, тем более что здесь, на реке Шешупе, не предполагалось долго задерживаться.
– Ну вот, Станислав Гилярович, - крепко пожимая мне руку, сказал командарм, - расстаемся с вами! Вы будете служить в Войске Польском! Это как будто ваше личное желание?
Действительно, еще в октябре 1943 года ко мне в блиндаж как-то зашел начальник штаба корпуса полковник Иван Иванович Внуков, сменивший на этом посту Н. Я. Ткачева, и доложил:
– Только что звонили из армии, просили сообщить фамилии офицеров польской национальности. - Он сделал многозначительную паузу.
– В чем же дело? Сообщите!
Он вопросительно посмотрел на меня.
– Мою? - догадался я. - Ну конечно, и мою тоже. Надеюсь, вы понимаете, зачем все это?
И вот свершилось...
Выйдя из землянки командарма, я полной грудью вдохнул чистый, настоянный на запахах хвои воздух, и вдруг защемило сердце. Сразу вспомнились многие друзья-однополчане. Увижу ли их еще? Я грустил. И в то же время радовался. Грустил, что надолго, быть может навсегда, покидаю славную семью родных мне советских людей. И радовался тому, что Советская Родина поручила мне, коммунисту-офицеру, освобождать польские земли, захваченные гитлеровскими оккупантами.
На аэродроме ждал меня самолет. Через пять часов ступив на московскую землю, я сразу же отправился в Главное управление кадров.
– Читайте, - сказали мне там, подавая бумагу.
Приказ Верховного Главнокомандующего И. В. Сталина гласил, что по просьбе польского народного правительства меня направляют в Войско Польское.
Вечером я был у первого заместителя начальника Генерального штаба генерала А. И. Антонова.
– Вы назначаетесь командующим одной из армий Войска Польского, сообщил он мне и, уловив невольный вопрос в моих глазах, пояснил:
– Да, с началом освобождения территории Польши пошло усиленное формирование польских вооруженных сил... Так вот, завтра в пять утра вам следует вылететь в Люблин. Желаю удачи!
Встреча с семьей, которая к тому времени уже переехала в Москву, была короткой. На рассвете вдруг пошел проливной дождь. Плотные облака нависли, казалось, над самой землей.
– Ну что, полетим? - спросил я летчика.
– Обязательно! - ответил тот. - Иначе нельзя. И самолет, набрав высоту, взял курс на запад.