Товарищи в борьбе
Шрифт:
В этом воздушном бою погиб любимец польской армии русский летчик командир авиационного полка "Варшава" Иван Талдыкин{28} - "наш Ян", как любовно называли его авиаторы.
Летчики поклялись отомстить врагу за его смерть.
В тот же день я вновь вызвал авиацию, приказал нанести бомбовый удар по причалам порта и позициям зенитной артиллерии противника. И вот появились бомбардировщики с нашими опознавательными знаками. Басов стоит рядом со мной на вышке и держит связь с командиром группы Героем Советского Союза капитаном Китаевым:
– "Зенит", "Зенит"!
Вокруг самолетов заклубились облачка разрывов. Била немецкая зенитная артиллерия. Но уже после второго захода вражеский огонь заметно ослабел.
– Хорошо, очень хорошо, - подбадривал Басов летчиков...
Вдруг мы услышали в динамике голос Катаева:
– Попали в меня...
– Немедленно возвращайся на аэродром, - приказал Басов. - Слышишь?
– Вы меня не поняли. Я не ранен, только фюзеляж поврежден...
– Повторяю: немедленно возвращайся на аэродром!
– Я прошу разрешения у командующего армией остаться в воздухе. Я не ранен и у меня еще две бомбы в запасе. Только одна атака - за Ивана Талдыкина!
Я дал разрешение, и Басов бросил в микрофон:
– Атакуй, желаю успеха!
Китаев точно сбросил оставшиеся бомбы и, возвращаясь на аэродром, известил:
– Все в порядке. Обо мне не беспокойтесь - дотяну.
– Благодарю за мужество, капитан Китаев! - ответил я.
Когда я спустился вниз, меня ожидал приятный сюрприз: навстречу шел Кароль Сверчевский. Как всегда, веселый, улыбающийся. Мы крепко обнялись.
– Наконец-то... - говорю, оглядывая друга. - Куда путь держите?
– Тоже воевать! Наша вторая армия на марше, вошла в оперативное подчинение командующего 1-м Белорусским фронтом. Подготовлена она неплохо и вооружена отлично. Правда, боевого опыта у нас еще нет, но это дело наживное. Вот как раз и думаю прислать к вам командиров дивизий: пусть посмотрят, как полки в городе оборону прогрызают. Может, пригодится.
– Рад, что скоро обе польские армии будут сражаться на фронте. Хотя это и немного, но все же реальная сила.
– Две армии это не так уж и мало, - перебил Кароль. - Не забывайте, что в ходе этой войны наш народ понес очень большие потери и в людях, и в экономике...
Мы посидели, поговорили обо всем, вспоминая былое и общих знакомых. Затем расстались, не ведая, когда встретимся вновь.
– Так я пришлю командиров дивизий, - прощаясь, напомнил Сверчевский.
– Только быстрее, пока не заняли город...
* * *
Последние два дня бои были особенно ожесточенными. В ходе их польские воины полностью овладели второй оборонительной позицией. В наших руках оказались фабрика вблизи побережья, вокзал, весь городской парк и устье Парсенты. Вражеский гарнизон отошел на третий, последний рубеж, оказавшись блокированным на территории порта. У него осталась небольшая полоска земли шириной
Решающий штурм я назначил на раннее утро 18 марта.
Казалось, все шло хорошо. И все же я волновался, беспокоило, не попытаются ли гитлеровцы уйти морем на кораблях.
– Смотрите, чтобы немец не улизнул из-под носа, - предупредил я генерала Кеневича, доложившего о готовности к штурму. - С вашего участка видно что-нибудь?
– Ничего не видно. Ливень и темнота - хоть глаз выколи...
После того как доложили о готовности Шейпак и Зайковский, мы с Каракозом вышли во двор подышать свежим воздухом. Было уже далеко за полночь. Дождь почти перестал, но небо, затянутое тучами, было непроглядно. Во мраке то и дело вспыхивали артиллерийские зарницы: противник стрелял из района порта.
– По-моему, огонь ведут только корабли, - прислушавшись, забеспокоился вдруг Каракоз.
– Кажется, вы правы, - ответил я, также настораживая слух. - Чертова погода, конца носа не видно!
В этот момент взвилась серия ракет.
– Боюсь, что немцы уже начали погрузку, - заключил я.
Мы поспешили в помещение штаба. Я тут же позвонил командирам дивизий, поделился своими опасениями.
В два часа ночи был дан сигнал к штурму. Сотни наших орудий произвели мощный огневой налет. Град стали посыпался на баржи, суда, боевые корабли противника. От бесчисленных выстрелов и взрывов стало светло как днем, и пехота двинулась вперед. Где по чердакам и подвалам домов, где по улицам она устремилась к порту. Бой был скоротечный, но кровопролитный. Ошеломленные гитлеровцы сперва оказывали упорное сопротивление, но вскоре начали группами сдаваться в плен. Уйти в море им не удалось.
18 марта древний Колобжег вновь стал польским.
Бои за город длились десять дней. За это время противник потерял убитыми около 5000 и пленными 6292 солдата и офицера.
Нашим войскам достались богатые трофеи. Только подсчет их занял несколько недель, а для перечисления всего захваченного оружия и военного имущества потребовалась бы толстая конторская книга.
Чувствительные потери понесла и польская армия: около 1000 убитых, более 2500 раненых.
* * *
Из множества виденных мною освобожденных городов Колобжег, пожалуй, пострадал больше всех: в руины было превращено 90 процентов городских зданий.
Осмотр Колобжега мы начали с железнодорожного вокзала, до которого добрались с трудом. На путях стояли сотни теплушек - в них старики, женщины, дети. Мы подошли к одной из теплушек.
– Откуда вы? - спрашиваю.
Никто не отвечает. Я повторяю вопрос, в упор глядя на худощавого лысого мужчину. Тот только беззвучно шевелит губами. Наконец слышу сдавленный голос:
– Гитлер капут...
Стоящая рядом женщина осмелилась и объяснила, что в эшелоне собраны немцы, бежавшие из разных городов Померании и Восточной Пруссии.