Товарищи
Шрифт:
— Нечего меня заранее морозом пугать. Ты все это лучше Бакланову скажи.
— Ты что ж, видно, не любишь замечаний? Критики не любишь? Придется привыкать, никуда не денешься.
— Хвастунов не люблю.
Мазай встал со стула, шагнул к Жутаеву и грозно выпятил грудь:
— Это кто же хвастун?
— А тебе непонятно? Тот, кто хвастает, — спокойно ответил Борис.
— Говори — кто хвастун?
— Может, фамилию назвать?
— Я, что ли, хвастаю?
— Ты.
— Я?!
— А что, скажешь — неправда? Ты сейчас хвастался своей подгруппой… А в цеху сегодня все ребята были? Может, кто в
— Ты брось!..
— И бросать нечего. А вообще, чего ты ко мне пристал? Я тебя не трогал. Я в дороге всю ночь не спал, намерзся. Ехал в тамбуре, а мороз под сорок. Рад, что до койки добрался. А тут, пожалуйста, нечего человеку делать — разбудил.
Желая показать, что не хочет продолжать разговор, Жутаев снова лег и отвернулся от Мазая. Васька опешил. Он не привык, чтобы с ним отказывались разговаривать или вообще вели себя так независимо. Он даже шагнул было к койке новичка, намереваясь толкнуть его посильнее, заставить подняться, а потом схватить за воротник и так тряхнуть, чтобы с того слетела заносчивость, чтобы тот навсегда понял, кто такой есть Васька Мазан. По его взяло сомнение: если Жутаев держит себя смело, значит, надеется на свои силы. А раз надеется — может, и в самом деле отчаянный. Решив пока не трогать «новенького» и лучше присмотреться к нему, Мазай, больше для порядка да чтобы оставить за собой последнее слово в споре, сказал:
— Подумаешь, разбудили! Нежности какие! Здоров, видать, спать. Ладно, похрапывай, завтра потолкуем.
Мазаю с первого же взгляда Жутаев не поправился. Особенно вызвал неприязнь спокойный и уверенный тон, с которым Жутаев отвечал па грубости.
«Хорошо еще, — подумал Мазай, — что разговор был не при ребятах, а то, чего доброго, решили бы, что я сдрейфил перед ним». Он с деловым видом подошел к своей тумбочке и, хотя ничего там ему не было нужно, начал перекладывать разную мелочь, словно старался что-то найти.
СХВАТКА
— Иди, иди! — приговаривал Сергей. — Васька тебе покажет картину. Подумайте, киношник какой нашелся…
И вдруг Сергей увидел лежавшего на койке новичка. Он оставил Бакланова и подошел к Мазаю:
— Васька, это кто?
— Так себе… один неизвестный, — нехотя ответил Мазай. — А в общем, черт с ним. Интересного мало.
— Из Сергеевки? Да? — спросил Коля.
— Больше неоткуда, — подтвердил Сергей. — Точно я говорю, Васька?
— А откуда же больше? Конечно, из Сергеевки, — сквозь зубы процедил Мазай и прикрикнул на ребят: — А вы почему ноги не отряхнули как следует? Натащили в комнату целые сугробы! Порядка не знаете? А ну-ка, давайте в коридор! Не на улице живем, нечего грязь разводить.
Хотя на ботинках у ребят снега и не было, но они не стали возражать — все трое молча вышли. А когда вернулись, Мазай медленно и плавно, словно танцуя, подошел к Бакланову.
— Бакланчик, — начал он деланно слащавым тоном, — мое почтение. Не стойте, как сирота, проходите, раздевайтесь, пожалуйста. Самоварчик поставим,
В радиорепродукторе послышались позывные.
— Тише, — закричал Сергей, — оперативная сводка!
Мазай, Сергей и Коля бросились к висевшей на стене карте, а Бакланов как стоял среди комнаты, так и не двинулся с места. Чтобы лучше слышать, Жутаев немного приподнял голову.
— Я сегодня отмечаю, моя очередь, и ты не лезь! — запротестовал Коля, увидев, что Сергей тащит к карте стул.
— Я не себе — для тебя, — извернулся, хитровато блеснув глазами, Сергей. — На, вставай.
С карандашом в руке Коля забрался на стул.
В репродукторе раздался знакомый мужественный голос диктора. Говорил он величественно и медленно, каждое слово казалось весомым, мощным и заполняло всю комнату:
«Передаем последние известия. От Советского информбюро. Оперативная сводка за 30 марта. Войска Второго Белорусского фронта завершили разгром данцигской группы немцев и 30 марта штурмом овладели городом и крепостью Гданьск (Данциг) — важнейшим портом и первоклассной военно-морской базой на Балтийском море. Над городом поднят национальный флаг Польского государства. В боях за город Гданьск войска фронта взяли в плен 10 тысяч солдат и офицеров. Противник потерял только убитыми более тридцати девяти тысяч солдат и офицеров».
— Ур-ра! — закричал Сергей и захлопал в ладоши. К нему присоединились и Коля и Мазай.
— Вот здорово! Правда? — Коля захлебывался от восторга. — Вот это лупят фрицев! И в хвост и в гриву! Одним словом, дают прикурить! Я думаю, и наши детали там помогают. Верно, Васька?
— Очень даже просто, — важно ответил Мазай и выключил репродуктор, откуда уже хлынула музыка. — Слыхал, Баклан? Чего молчишь? Слыхал или не слыхал?
— Слыхал, не глухой, — нехотя и ни на кого не глядя, ответил Бакланов.
— Значит, слыхал?! — Не отводя от Егора сурового взгляда, Мазай изо всей силы стукнул по столу кулаком. — Через огонь идут! Вот люди! А ты сегодня, вместо того чтобы помогать им, помогать Красной Армии бить фашистов, даже в цех не пошел… Сереженька, запри дверь. Коля, садись ближе к столу. И ты, Сережка, давай сюда. Симулянта, срывщика судить будем.
Ребята придвинули стулья к столу и уселись. Сел и Бакланов.
— А ты, Баклан, зачем сел? — возмутился Мазай. — Может, ноги устали на работе? Может, работал весь день? Ты стой! Ты сегодня подсудимый. Так вот, братва, нашу мазаевскую группу режет Баклан. Задание чуть-чуть выполняет. А чтоб перевыполнить — давным-давно такого не было. Зато сегодня новый номер выкинул — ни на занятия, ни на работу не вышел. Сказался больным, а сам — в кино. Вот до чего человек дошел! Ну-ка, рассказывайте, где его поймали.
— В кино «Октябрь», у кассы, — сообщил Коля. — Стоит и оглядывается, чтобы не увидели, не узнали. Он разве не понимает, в чем дело? Всё понимает.
— Мы его за полы схватили, а он не идет, брыкаться начал, — добавил Сергей. — За шиворот тянуть неудобно— людей полно, приставать начнут: мол, хулиганите.
— Не только не идет, а кулаками махать начал.
— Неправду говоришь, Колька, — возразил Бакланов. — Ничего я не махал кулаками и не брыкался вовсе. И нечего зря наговаривать.