Товстоногов
Шрифт:
Вафля с третьего акта покидает “поле сражения”: “Не могу! Не могу!” — “Малодушие!” А может быть, он ушел плакать? Страдать в своем скромном одиночестве? Для меня судьба Вафли — моя личная судьба. Я не могу приспосабливаться к “новым веяниям”. Мне надо уйти вслед за Г. А.
…Нельзя в 68 лет начинать что-то новое. Моя песенка спета — вместе с Г.А. Успеть вспомнить то, что помню, — записать…»
Несколько лет спустя Дина Морисовна записала свое, и не только свое, чувство: «…странно и страшно идти в театр зная, что нет Г. А. Без него неинтересно и пусто… Я потеряла чувство собственной необходимости».
Все складывалось
Но что-то не получилось.
Кирилл Лавров встречался и беседовал с Львом Додиным. «Если бы Л. Додину предложили сегодня взять БДТ, — записала Дина Шварц, — он бы согласился. Немедленно. Но важно узнать и почувствовать — как к этому отнесутся у нас».
Снова не удалось что-то…
И сегодня, спустя пятнадцать лет, совершенно очевидно, что никто не мог возглавить Большой драматический, кроме Кирилла Лаврова — не просто замечательного артиста товстоноговской школы, мастера, никогда не выказывавшего режиссерских амбиций, открытого для контактов с режиссерами самых разных направлений, различных поколений, но и человека, очень глубоко и серьезно озабоченного судьбой своего Дома.
Случилось так, что вскоре после ухода Мастера Кирилл Лавров выполнил волю Георгия Александровича, пригласив режиссера Темура Чхеидзе на постановку «мещанской трагедии» Шиллера «Коварство и любовь», и сыграл в этом спектакле одну из самых лучших своих ролей — Президента. После второй и третьей постановок Чхеидзе в Большом драматическом, казалось, что все решено: Темур Нодарович возглавит театр, носящий имя Товстоногова. Тем более что в родной Грузии реальность грозила полным разрушением не только театрального искусства, но многих ценностей. Жить в Тбилиси стало невозможно, Темур Чхеидзе нашел убежище в холодном Ленинграде, где его режиссерское искусство было востребовано, любимо.
Но Чхеидзе не спешил становиться хозяином, как не торопился и Адольф Шапиро, начавший работать в Большом драматическом через несколько лет после того, как вынужден был покинуть Ригу — там он был хозяином собственной империи, уникального Рижского ТЮЗа, известного едва ли не всему миру. В театре играли две труппы, латышская и русская. Рухнувшее государство погребло под своими развалинами этот театр, оставив Адольфа Шапиро фактически дважды без дома…
Так что Большой драматический на какой-то период стал, с одной стороны, пространством, распахнутым и доброжелательным, с другой же, отчасти оказался «домом, где разбиваются сердца». Вернее было бы сказать: где разбиваются надежды.
Труппы — на нового руководителя.
Кирилла Лаврова — на то, что появится наконец в этих стенах человек, который продолжит дело жизни Георгия Александровича Товстоногова. Пусть по-иному, в соответствии с изменившимся временем, новыми поисками новых путей, но все же… все же…
Вновь все складывалось не так, как хотелось. И ничего уже нельзя было с этим поделать.
Когда-то Сергей Юрский сказал: «Золотое сечение — в спектаклях Товстоногова». Но наступало, стремительно наступало время, не нуждавшееся в «золотом сечении». Это была эпоха сумятицы, когда «все переворотилось» (выражение Л. Н. Толстого) и не думало начинать «укладываться». Новые идеалы, новые ценности, новый способ существования на сцене — все это было
Поначалу Большой драматический сопротивлялся: интеллигентно, без агрессивности, но настойчиво. Но по мере того, как утихала боль потери, все спокойнее и отчетливее осознавалось: другого Товстоногова не будет — значит, придется рано или поздно менять позиции, ставшие привычными, знаковыми за прошедшие три с лишним десятилетия.
И постепенно в афише стали появляться новые имена — Эльмо Нюганена из Эстонии, Николая Пинигина из Беларуси, молодых питерских режиссеров Григория Дитятковского и Григория Козлова… Большой драматический начал приобретать чуть иное выражение лица. Критики с все более и более обострявшимся полемическим задором (это вошло в моду, став признаком хорошего тона) писали о каждом спектакле, пытаясь сравнивать их с работами Товстоногова — очень быстро забывали они собственные упреки, которыми на протяжении последних нескольких сезонов осыпали Георгия Александровича!.. В энергии поиска театру сурово отказывали — слишком долго был Большой драматический раздражающим образцом.
И в связи с этим вспоминается давний (1972-го года) «Диалог о театре», который вели на страницах «Литературной газеты» Георгий Александрович Товстоногов и драматург Виктор Сергеевич Розов.
«Я представляю себе вас перед премьерой, — говорил Розов, — шутка ли, вокруг идет шум: “Товстоногов выпускает спектакль…” Ну, поставил пьесу Сидоров. Мы идем, говорим: “Ай да Сидоров!” Но выпускает Товстоногов — и начинается: “A-а… Да вы знаете… Нет, “Мещане” все-таки у него были лучше… Э-э, знаете, есть какие-то элементы, но чисто нового не так уж много… Большой, конечно, режиссер, но уже сработался…” Говорят так, верно?»
Георгий Александрович ответил утвердительно, но односложно, не комментируя то, что не раз и не два переживал на собственном опыте.
Да, все обстояло (и до сегодняшнего дня обстоит) совсем непросто. Время от времени возникают слухи о том, что Кирилл Лавров передает театр в молодые руки — слухи отнюдь не беспочвенные, ведь Лаврову, несмотря на его энергию и замечательную творческую форму, хочется доверить дело своей жизни человеку другого поколения, который еще долго мог бы управлять этим кораблем, медленно рассекающим воды текущей рядом, в нескольких шагах от входа, Фонтанки…
Последний сезон упорно повторяется имя Григория Дитятковского. Человек талантливый, поставивший в Большом драматическом несколько спектаклей, он молод, энергичен, интеллигентен. Но что если он поступит по примеру своего предшественника, основательно сократившего труппу в 1956 году? Ведь до сегодняшнего дня на этой сцене работают перешагнувшие солидный возрастной порог Людмила Макарова, Николай Трофимов, отнюдь не помолодевшие с годами Зинаида Шарко, Алиса Фрейндлих, Нина Ольхина, Елена Попова, Изекиль Заблудовский, Георгий Штиль, Валерий Ивченко, Геннадий Богачев, Андрей Толубеев, Леонид Неведомский…
Так уж устроен человек в своих непростых, порой противоречивых взаимоотношениях со временем: мы сегодня не судим Товстоногова за тот его давний поступок, потому что на протяжении нескольких десятилетий видели, ощущали результат. Но мы жестоко осудим Дитятковского или другого молодого режиссера, если он пойдет по тому же пути, потому что нам не дано будет увидеть, к какому результату он придет…
Однако не станем гадать — будущее резко выявит ошибку ли, правоту ли, и дело грядущих исследователей расставить все по полочкам.