Как будто теплоход отплылВ даль Смолино. И Муза там.Строка у пристани с водыПолна дыханием стекла.И ты, далёкая в тиши,Сосредоточена в смартфоне,И цифровые камышиНе пахнут на твоей ладони.А я – неясный персонажВ стране челябинских стихов.Пока живой среди углов,По памяти несу багаж.И вроде встреча впереди.По
факту – неопределённость.Весна пытается цвести,Зима хранит незавершённость.Пока иду навстречу ей,Тревожны голоса по рации.Найду за масками людейНа самоизоляции.
Ток
Что б отец сказал? Не знаю,Только помню: в красно-чёрнойКуртке он. Я попадаюВ детство, полное машин.На ковре ручная ВолгаТянет листья за собой.Папин голос ненадолгоГромче ворсовой реки.Дальше папа с мамой спорит,Надевать ли мне колготки.Время к завтраку подходит —Кушать гречневую кашу.Что он говорит? Не слышитЗаземлённая душа,Чтоб хранить от тока мыслиИ отца на Пасху ждать.
Импровизация-2006
Я Лунной сонатой укрылся внутриПод свисты лещей и жалобный ропот,Где страх наступает на шаг впереди,На жизнь сыплет рукоприкладная копоть.И кажется время рекламой часов,Но страсти к учёбе вдруг выплеснут силы,Чтоб вырваться из монотонных тисков,Услышать каллиниковские мотивы.И пусть тяжело от деталей машин,Но дышится легче, как в парке Гагарина.И взгляд устремлён до сосновых вершин,И счастье, как точка на графике, найдено.И ходишь с улыбкой, как будто навекСреди закалённых экзаменов. ПечьНапомнит с акцентом уральскую речь.С ней виден многопрофильный человек.И, выдержав душу свободной от датчиков,Окажешься, может, и творческим асом.В сетях городских из солнечных зайчиковВзыграет рассвет над Миассом.
* * *
Пребывать в постоянном цейтноте,Собирая токарные мысли,И, равняясь промышленной квоте,Без остатка делиться на litz,s,На столе контролировать базы.Поле допуска – сотки, десятки.Трудоёмки программные фразы,Суета, триединые прятки.У стекла устанавливать слежкуЗа работой двухпёрой фрезы.И гадать – на кого та «ББшка»Упадёт, как осколок слезы.В остальном решено прибиратьсяИ теряться в просветах ночи.За станками могли показатьсяЗадымлённые руце Твои.
* * *
Рекурсивная рекаОмывает снова фланцы.Симфонические танцыС ней крутились в голове.И налажены векаВ производстве единичном.Мир кричит взахлёб о личном,Только я о рукаве.Испытал края на прочность,Твёрдость, вязкость и упругость.Механическая
сущностьЦифровым увлечена.Ряд привязок бросил точностьВ цех из натуральных чисел.Гром колонок сон похитил —Рэпоградская цена.Нагловатая улыбка,Постановочные звёздыИ неврозы от фунчозы —Время движется тик-так.Быть здоровым – очень зыбко,Нездоровым – тривиально.Протекает жизнь фатальноЧерез нотный знак.
Под теплотрассой
Под теплотрассой нашли человека —Он вроде там живой.Солнце не знает, какого он века.Пёс льнёт к нему щекой.Выдержав паузу, речь затянулась,Не зная, чем помочь.Руки хозяина к псу протянулись,А человек влез в ночь.И поползёт человечность как вечность —В кепке и с сумкой.И заслонит человек быстротечностьМусорным кубом.Что-то навроде еды раздобудет,Чавкая под Луной.Перед глазами двор прежний прокрутит,Думая сам с собой.Под теплотрассой нашли человека —Он вроде как живой.Солнце не знает, какого он векаИ что с его судьбой.
Алёна Климанова
Алёна Климанова родилась в Москве в 1989 году. Из автобиографической справки: «Больше всего на свете мечтала выйти за пределы видимого – или хотя бы выехать из своего города. С 2010 года много путешествовала, жила в Калининграде, Санкт-Петербурге и Самаре. Ходила в походы, ночевала на улицах Гурзуфа, попала в шторм на Ладоге, доехала до Камчатки, видела медведей и поднялась на Авачинский вулкан. Между своими скитаниями окончила Литературный институт им. Горького, семинар детской литературы под руководством А. П. Торопцева. Желание выйти за пределы и ощущение, что в жизни всегда соприкасаешься с чем-то куда большим, чем можешь увидеть и осознать, определило и любимый жанр в литературе – магический реализм, по пути которого стараюсь идти и в своих собственных историях».
Два рассказа
Бежать по воде
Тем летом всё было не так. Мы ходили на залив, и нам казалось, что лучше уж утонуть в этом лягушатнике по колено, чем жить в нашем доме. Сидели на берегу, кидали камни с потаённой ненавистью и к заливу, и к миру, и к самим себе. Камни бились об воду и дырявили её насквозь. Если бы вода это чувствовала… Так хотелось сделать кому-то больно. Так хотелось, чтобы кто-то закричал, кто-то порвал уже этот серый туман, серый дом, серые дни, в которых мы жили. Как жаль, что вода не кричит. Ей всё равно, хоть обкидайся в неё камнями. И от этого кидаешь с ещё большей злостью. Быль. Быль. Ещё немного, и закричишь сам.
– Катька! Катька!
Я ненавижу своё имя. Мне непонятно, зачем родители назвали меня этим дурацким набором букв. Катя. Да фу! Сами они кати. И ещё: Катюша. Прям деревенщина какая-то. От этого вообще хочется тошнить. Вырасту и обязательно поменяю имя. А пока только и могу выбирать – откликаться или нет. И я выбираю: нет.
– Катька, глухая, что ли?!
Я молчу. Спиной чувствую, что это Паша. Тоже так себе имечко. Вообще не люблю все эти – ша: Паша, Саша, Маша, Даша… И ещё – тя. Мою сестру зовут Настя, ну, у неё хотя бы есть выбор – она может быть Асей. Ася – это неплохо, это даже прикольно. А я кем могу? Атей, что ли? Атя, Атя, Атя. И сразу утки перед глазами плывут, и хлеб кто-то бросает. Да ну.
Пашка – наш сосед. Он толстый, и от него всё время пахнет. Я не понимаю, как так можно. Такое ощущение, что он не моется. Может, в залив его спихнуть?
– Катька!
Я молчу, жду, когда он подойдёт ближе. Я знаю, что он обязательно схватит меня своими руками, и тогда я схвачу его, резко разверну и брошу в воду. У меня удобное место. Я на камне, подо мной – как раз по колено. Но до меня надо ещё добраться, и я слышу этот верный плеск: Паша не удержался на камнях и упал сам. Обидно. Ну ладно, хоть помылся. Я оборачиваюсь, а он, мокрый, неуклюже семенит обратно и плюётся: