Трагедии моря
Шрифт:
Канада расширила зону своего экономического контроля за промыслом до расстояния двухсот миль от берега и тем самым спасла треску в своих водах от полного уничтожения. Ее запасы, уменьшившиеся, по самым осторожным подсчетам, до двух процентов от первоначального уровня, снова начали постепенно расти, хотя, конечно, не в том темпе, что был предсказан статистиками, обязанными оправдывать действия правительственных и промышленных кругов. Совершенно очевидно, что помышлять о восстановлении за пасов трески, чтобы приблизиться к прежнему уровню, нельзя, пока мы не прекратим промысловую добычу мелкой рыбы, которой питается треска. Но об этом — чуть позже.
После второй мировой войны рыболовный бизнес, в котором раньше участвовали в основном мелкие компании, стал обнаруживать признаки «гигантизма», захлестывавшего
Поразмыслив над тем, что случилось с треской, давайте поговорим о том, что произошло и происходит с другими важнейшими промысловыми видами рыб, относящихся к разряду донных. Учитывая обширность этой темы, я ограничусь видами, встречающимися в водах Ньюфаундленда и Большой Ньюфаундлендской банки, хотя причиненное им здесь опустошение вообще-то характерно почти для любого другого рыбопромыслового района.
Ближайшая родственница трески — пикша всегда уступала ей в численности, и тем не менее она приняла на себя главный удар генерального наступления на донных рыб Атлантики, начавшегося с истощением запасов трески. Считавшаяся прежде приловом (более или менее случай-нр попадавшимся в уловах трески) пикша к 1952 году уже добывалась в количестве около 40 000 метрических тонн в год. Вначале на ее ловле специализировались португальские и испанские траулеры. Рыбаки на этих судах применяли траловые сети с такой мелкой ячеей, что вместе со взрослой пикшей в них попадались целые косяки молоди, и, поскольку эта мелочь не имела никакой ценности, ее просто-напросто выбрасывали за борт — уже мертвую.
Один летчик канадских ВВС, патрулировавший в 1950-х годах прибрежные воды Канады, описал мне картину промысла пикши, какой она ему виделась с воздуха:
«Однажды утром мы обнаружили сорок-пятьдесят испанских близнецовых траулеров [два спаренных траулера тащат за собой один огромный трал], промышлявших на Грин-Банке. Стоял чудесный ясный день, и нам было четко видно, что они уходили с банки. За некоторыми судами тянулся следом какой-то шлейф в пару миль длиной, сверкающий на солнце словно лента фольги. И мы не могли понять — что это. Отклонившись с курса, чтобы поближе рассмотреть, что это за чертовщина, мы прошли над траулерами на высоте около 2000 футов и увидели дохлую рыбу. Казалось, миллионы штук их тянулись за кормой тех траулеров, на которых рыбаки только что вытянули сеть и занимались на палубе сортировкой добычи. Маломерную рыбу высыпали за борт словно конфетти. Это было довольно красивое зрелище, но наш любивший выпить радист родом из Люненбурга [одного из главных портов Новой Шотландии], будучи сильно на взводе, посчитал, что надо было бы разбомбить этих ублюдков. Ведь они выбрасывали за борт молодь пикши, и это было сущим расточительством; впрочем, подобная практика, очевидно, была обычным делом в испанском рыбопромысловом флоте».
В 1955 году промышлявшие на Большой Ньюфаундлендской банке суда добыли 104 000 тонн пикши и, вероятно, столько же погубили и выбросили обратно в море. И хотя все, кто имел отношение к этому делу, знали, что происходит, никто не старался что-либо изменить — бессмысленное истребление молоди пикши продолжалось. К 1961 году траловый улов упал до 79 000 тонн. А вскоре после этого промысел пикши потерял свое значение и к 1969 году был полностью прекращен. Эпитафией ему звучит заявление канадского правительства по этому поводу:
«Большинство возрастных групп [молоди, рожденной в любом данном году] начиная с 19,55 года, оказалось совершенно неудачным. Это наряду с интенсивным промыслом… привело к снижению запасов пикши до чрезвычайно низкого уровня… и перспектив для улучшения
И действительно, никакого улучшения, даже в отдаленном будущем, не предвидится, поскольку и в 1984 году промысловых запасов пикши в водах Ньюфаундленда и Большой Ньюфаундлендской банки, как, впрочем, и в большинстве других промысловых районов, не наблюдалось.
Морской окунь{81}, эта большеглазая глубоководная живородящая рыба, отличается медленным ростом и поздно наступающей половозре-лостью. До 1953 года его не промышляли, и только в 1956 году, когда на банках открытого моря начался массовый лов, его добыча достигла 77 000 тонн. Появившись на рынке под названием океанского окуня, эта рыба оказалась столь прибыльным товаром, что на места ее промысла двинулись целые соединения рыболовных судов ряда стран. За один 1959 год улов морского окуня составил 330 000 тонн. Но затем в 1962 году уловы упали, чего и следовало ожидать, до 82 000 тонн. Этот промысел должен был вскоре прийти в упадок, если бы не внедрение новых типов разноглубинных тралов и открытие сравнительно малозатронутой промыслом популяции морского окуня в заливе Св. Лаврентия. Эти обстоятельства вызвали новую бойню, которая в свою очередь стала идти на убыль в начале 1970-х годов за нехваткой жертв.
К этому времени были уже уничтожены почти все крупные и активно размножающиеся косяки морского окуня. По мнению ведущего канадского эксперта в этой области д-ра Э. Дж. Сандемана, «перспективы на последующие несколько лет неважные и можно ожидать дальнейшего падения уловов морского окуня».
Предсказание оказалось точным. Во время написания настоящей книги морской окунь занимал одно из последних мест в статистике уловов промысловых рыб. И на сколько-нибудь значительное восстановление его запасов надеяться очень трудно.
Камбаловые рыбы включают несколько промысловых видов донных рыб. Самый большой урон был нанесен таким широко распространенным в северо-западной Атлантике видам, как огромный атлантический палтус, камбала-ерш, желтохвостая камбала и длинная камбала{82}.
Все они подверглись чрезмерному лову, начиная примерно с 1962 года, когда пришла их очередь наполнять прожорливые трюмы траулеров и плавучих рыбозаводов. Ранее этих рыб практически не ловили, и даже палтус, достигающий почти трехметровой длины и более четырехсот килограммов веса, до последнего времени представлял для промысла второстепенный интерес. Было даже время, когда его считали досадной помехой тресковому промыслу — случалось, что он срывал предназначенную для трески наживку и повреждал рыболовные снасти, отнимая у рыбаков драгоценное промысловое время. Лейтенант военно-морского флота Великобритании Чэппел, патрулировавший акваторию Большой Ньюфаундлендской банки в 1812 году, докладывал, что «ньюфаундлендские рыбаки приходят в ярость всякий раз, когда какому-нибудь горемыке палтусу случается, схватить наживку: в таких случаях они срывают злобу на бедной рыбе, просовывая ей под жабры кусок дерева и выпуская ее в таком виде в море. Бесплодные попытки измученной рыбы уйти под воду доставляют рыбакам злорадное удовольствие».
До 1960 года прибрежные рыбаки добывали в водах Ньюфаундленда небольшое количество палтуса для продажи в маринованном или. соленом виде, и так продолжалось до 1963 года, когда ловом палтуса начал заниматься промысловый флот. С 220 тонн, добытых в 1964 году, уловы к 1970 году i подскочили по меньшей мере до 40 000 тонн. Однако после этого, как всегда в подобных случаях происходит, они стали снижаться, и сегодня палтус лишь изредка попадается в водах, где он раньше водился в изобилии.
Несколько видов более мелких камбаловых рыб северных вод не представляли товарной ценности, и до второй мировой войны их вообще не ловили, разве что ради добычи наживки для лова трески и омаров. Однако после второй мировой войны, когда появилась новая эффекта; ная морозильная техника, положение изменилось. Если в 1962 году общий улов камбаловых составлял менее 33 000 тонн (причем большая часть ее попадалась как прилов), то уже в следующем году начался целенаправленный промысел камбалы-ерша и в список промысловых видов вошли также желтохвостая и длинная камбалы. К 1966 году улов этих трех видов камбалы превысил 154 000 тонн. Последовавшее затем катастрофическое падение уловов вызвало в 1976 году следующую настороженную реакцию одного канадского ихтиолога: