Трагедия абвера. Немецкая военная разведка во Второй мировой войне. 1935–1945
Шрифт:
Армии была оставлена лишь та часть III отдела, которая занималась разведкой и контрразведкой непосредственно в войсках. Руководство ее подчинялось штабу оперативного руководства вермахта под командованием Йодля, а нижестоящие ведомства оставались в подчинении у армейского главного командования. Контроль зарубежной корреспонденции перешел к тайной государственной полиции, тогда как тайная военная полиция, недавно поступившая в подчинение абверу, осталась в армии. Начальником войсковой контрразведки стал полковник Мартини, работа группы заграничной
Последствия 20 июля 1944 года – Канарис арестован
Примерно в полдень 20 июля 1944 года один человек в сером гражданском костюме, коренастого телосложения, входит в огромные ворота комплекса зданий на Бендлерштрассе в Берлине. Вскоре гражданский, в сопровождении генерала, покидает здание. На машине они отправляются в ресторан. Они садятся за столик, заказывают обед, полбутылки вина. Человек в костюме пьет за здоровье генерала.
– Что же, посмотрим, что сегодня будет.
Генерал смотрит на часы.
– Доклад обычно начинается в 12 часов, а сейчас как раз двенадцать. После этого все и должно произойти.
– Да, – повторяет слова генерала Ольбрихта уволенный в отставку генерал Гёппнер в гражданском костюме. – После этого все и должно произойти.
Вскоре оба поднимаются и едут обратно на Бендлерштрассе.
Там Гёппнер садится за стол, изучает карту. Затем из кабинета Ольбрихта приносит коробку, в которой лежит его форма; он снимает гражданскую одежду и облачается в генеральский мундир. Стрелки показывают 16 часов, когда генерал Тиле, представитель генерала Фельгибеля в информационном разведцентре на Бендлерштрассе, входит в рабочий кабинет Ольбрихта.
– Я только что разговаривал со штаб-квартирой. Там произошел взрыв, тяжело ранены множество офицеров. Фюрер, похоже, убит.
Точно в это же время часовые в воротах отдают честь въезжающему автомобилю генерал-полковника Фромма, командующего Резервной армией.
Часы показывают 16.10. Въезжает новая машина. В ней сидит бледный гражданский с впалыми щеками. Рядом с ним – офицер. Гражданский – бывший генерал-полковник Бек, военный глава заговора.
Вскоре после этого подкатывает еще один автомобиль. Из него выскакивает бросающийся в глаза своей бледностью молодой полковник с одной рукой и черной повязкой на глазу. Рядом с ним – его адъютант. Это полковник генштаба Штауфенберг с обер-лейтенантом фон Хефтеном.
В 15.30 в казарме из красного кирпича на Ратеноверштрассе раздался сигнал тревоги.
– Тревога! Тревога! – неслось от двери к двери.
Сирены воздушной тревоги пущены в действие. В 16 часов ворота казармы распахнулись, дежурный батальон дивизии «Великая Германия» погрузился в машины.
На Вильгельмштрассе в 18 часов: вкатываются грузовики. Из них выскакивают солдаты в касках и с заряженными боевыми патронами винтовками.
Прохожих просят быстрее покинуть улицу.
В 18.30 по радио передают сообщение, что на Гитлера совершено неудавшееся покушение…
А
– Бог мой, кто же это сделал? Русские?..
Подобное описание верно лишь отчасти. Хотя Канарис и находился дома, но Штауфенберг ему не звонил.
После 16 часов дежурный офицер ведомства Канариса в Потсдам-Эйхе также получил предписания мятежников по плану «Валькирия», руководивших восстанием; он тотчас перезвонил Канарису и передал донесение.
Затем на Бетацейле у Канариса появился доктор Зак, начальник правового управления вооруженных сил и соучастник заговора, и сообщил ему, будто заговор удался.
После этого доктор Зак вернулся на Бендлерштрассе. Позднее доктор Зак снова поехал к Канарису на Бетацейле и во время этого второго посещения сообщил ему о неудаче.
Для тайной государственной полиции покушение явилось полной неожиданностью. Она ничего не знала ни о заговоре, ни о его масштабах. Когда в ночь на 21 июля стали поступать первые арестованные офицеры, на Принц-Альбрехт-штрассе находились в большом замешательстве.
Мюллер тотчас создал особую комиссию из сотрудников, которые должны были заниматься исключительно расследованием покушения и заговора.
Против Канариса не имелось ни малейших подозрений.
В воскресенье, 22 июля, обер-регирунгсрат Хуппенкотен находился в своем кабинете на Принц-Альбрехт-штрассе. Он уже готовился идти домой, как ему позвонил шеф Мюллер:
– Не уходите домой. У меня сидит подполковник Энгельхорн и дает письменные показания. Нам нужно задержать Хансена.
– Хансена? – недоверчиво переспросил Хуппенкотен. Полковника Хансена, руководителя управления Мил, любимчика Мюллера?
(Энгельхорн и Хансен были вызваны к Мюллеру. Энгельхорна допросили, поскольку на основании предписаний плана «Валькирия» он готовил мероприятия, о которых имелись некоторые весьма подозрительные сведения.)
Когда Хуппенкотен появляется у Мюллера, полковник Хансен еще здесь. Мюллер убеждает его:
– Хансен, ну, отдайте же мне нож!
Речь идет о карманном ноже Хансена. Мюллер явно боится, что Хансен совершит самоубийство.
Потом Мюллер поворачивается к Хуппенкотену:
– Полковник Хансен в вашем кабинете продиктует машинистке отчет.
– Я бы, – говорит Хансен, – лучше записал отчет от руки.
– Хорошо, – обращается Мюллер к Хуппенкотену, – тогда пусть ваша секретарша сразу перепечатает его записи.
Хуппенкотен с полковником Хансеном идут в его кабинет. Сам Хансен в день покушения не был в Берлине. Он ездил в Вюрцбург к своей жене, которая недавно родила пятерню и еще находилась в роддоме.