Трагедия казачества. Война и судьбы-4
Шрифт:
Сказано — сделано. В тот же вечер я написал мое ответное письмо. На другой день, на утреннем построении роты, ротный фельдфебель спросил, есть ли у солдат вопросы. Я поднял руку, сообщил о письме мамы и попросил разрешения съездить в Берлин, чтобы через Главное Управление Казачьих Войск отослать мой ответ.
Разрешение было тут же дано, и я отправился в путь. Переправившись на маленьком пароходе через озеро Ванзее и пересев на поезд-электричку (автобусы больше не ходили в Берлин из-за нехватки бензина), к полудню я добрался до Главного Управления Казачьих Войск. В большой передней я увидел военных с незнакомыми мне погонами и гражданских лиц. Все они говорили по-русски, и я вдруг почувствовал
Узнав, зачем я приехал, меня послали в кабинет есаула, смугловатого офицера в немецком офицерском мундире, но с русскими погонами на плечах и красными лампасами на штанах. На вешалке возле двери висела донская с красным околышем фуражка. Есаул взял мое письмо к маме и заверил меня, что передаст его полковнику Зимину. Тогда, движимый неудержимым порывом, я спросил его, могу ли я перейти от немцев к казакам. «О да, это легко сделать!» — ответил есаул. Он взял из ящика стола бумагу, внес в нее мои личные данные, что-то приписал, поставил печать и подпись и вручил ее мне: «Отдайте эту бумагу в вашей части, и они оформят ваш перевод к нам».
Вернувшись в военгородок, не теряя ни минуты времени и не заходя к себе в барак, я отправился в штаб к заведующему канцелярией штаба обер-фельдфебелю Брюсову и передал ему бумагу. «Я должен показать бумагу майору», — сказал Брюсов, прочитав ее, и пошел в кабинет командира отдела. Через минуту майор Амлинг вышел с бумагой в руках. «Ты хочешь уйти от нас, Георг. Разве тебе было плохо у нас?» — в голосе его мне послышался легкий упрек. «Нет, господин майор, но я хочу к своим». «Приготовьте ему все необходимые бумаги и пусть завтра же уезжает!» — приказал майор обер-фельдфебелю и ушел в свой кабинет.
Переночевав последний раз в своем бараке, утром я распрощался с товарищами, русскими и немцами, получил от обер-фельдфебеля Брюсова пакет, который я должен был передать на месте моей новой службы и уехал в Берлин. Так счастливо для меня закончились два года моей службы в рядах немецкой армии.
С моими пожитками в солдатском рюкзаке: парадным мундиром, несколькими парами белья и носков и парой ботинок, я прибыл в Главное Управление Казачьих Войск, отрапортовав есаулу, как старому знакомому, о своем прибытии в его распоряжение и отдал ему пакет. Есаул поздравил меня с успехом, но пакет, не читая, вернул, объяснив, что я его должен отдать коменданту этапного казачьего лагеря на Кантштрассе в Шалоттенбурге есаулу Паначевному, куда я должен немедленно отправиться. Он объяснил мне, как туда добраться на берлинском метро. «С Богом», — сказал он мне на прощанье.
Мой бунт привел меня к цели. Борьба со сталинским режимом не прекратилась. Она вышла на новую дорогу. Но теперь я был среди своих. Я обрел самого себя. Мне снова было для чего жить и за что умирать. Я опять стал верить в конечный успех нашего дела, СЛАВА КАЗАЧЕСТВУ!
«ВСПОМНИМ, БРАТЦЫ, МЫ — КУБАНЦЫ…»
Казачий этапный лагерь, куда я прибыл из Главного Управления Казачьих Войск, располагался в большом многоэтажном здании. Я разыскал коменданта, есаула Паначевного, высокого с безупречной выправкой седоусого офицера, лет 50-ти с небольшим, и вручил ему пакет. Он положил пакет на стол и приказал мне пройти в зал, где уже собрались прибывшие ранее казаки. Их там оказалось человек 40. Преобладало армейское зеленое обмундирование, и я выделялся цветом моей летной формы. Я присоединился к собравшимся, и вдруг кто-то рядом со мной громко спросил: «Круговой, который час?» Опешив от неожиданности (кто мог знать меня здесь?), я ответил. Раздался смех: «И ты Круговой?»
Выяснилось, что здесь был еще один Круговой, Василий. Взводный вахмистр,
Из расспросов выяснилось, что это был первый день организации этапного лагеря. Здесь уже было несколько человек, военных и штатских, прибывших, как и я, в индивидуальном порядке. Днем раньше прибыл сюда конвойный взвод генерала А. Шкуро, генерал-инспектора Казачьего Резерва, которому был непосредственно подчинен наш лагерь.
Наконец, появился комендант лагеря есаул Паначевный. Он объяснил нам, что наш лагерь — сборный пункт, в который будут направляться из всех концов Европы казаки, откликнувшиеся на всеказачий сполох генерала Шкуро: казаки из немецких частей, военнопленные и восточные рабочие, беженцы из Советского Союза и эмигранты. Все, кто изъявил готовность включиться в вооруженную борьбу за освобождение родных земель от большевиков.
Прибывшие будут подвергнуты отбору. Пригодные к строевой службе будут отправляться в 1 — ю Казачью дивизию генерала Фон Паннвица на Балканы. Казаки, не пригодные к военной службе по возрасту, и инвалиды, а также казаки с семьями, отправятся в Италию, в Казачий Стан походного атамана Доманова. Там их распределят по станицам согласно их войск, а пригодные к службе казаки будут включены в полки Казачьего Стана.
Близок час, когда казаки совместно с другими антибольшевистскими силами перейдут в решительное наступление, и мы возвратимся на родные земли восстанавливать вольную жизнь и порядок, отнятые у нас советской властью. «Нам не нужно чужого. Мы идем возвращать свое», — закончил свое обращение к нам комендант.
Впервые за много месяцев я жадно впитывал в себя слова о победе. Не победы немцев. Нет. Нашей победы. Победы антибольшевистских вооруженных сил народов Советского Союза. Не против народа, а вместе с ним. В действительности, как я неоднократно убеждался, царила непоколебимая уверенность, что, как только освободительные армии появятся на фронте, советские войска перейдут на нашу сторону, примкнут к нам.
Я ощущал в себе прилив энергии и уверенность в нашей силе. По лицам окружающих я видел (есаул был хороший оратор), что не я один чувствовал так. Но победа была в будущем. Сейчас же нужно было решать вопросы насущных потребностей в данный момент.
Есаул Паначевный это хорошо понимал и сразу же взял быка за рога. Подведя черту под свое обращение к нам, он перешел к непосредственным задачам дня и спросил: «Кто из вас говорит и пишет по-немецки?» Я поднял руку. Она оказалась единственной. «Назначаю вас старшим писарем», — сказал комендант. «Выберите себе помощников и организуйте канцелярию лагеря. Вот комната, в которой вы будете работать. Рядом с моим кабинетом».
Я растерянно поглядел на него. Да, это была большая светлая комната. В ней стояло несколько стульев. На одном из них чернел телефон. Но в ней не было ни столов, ни пишущих машинок, ни письменных принадлежностей. Я указал на это коменданту, но мои слова не произвели на него ожидаемого мною впечатления. «Вы казаки?» «Да», — ответил я. «Так найдите столы, машинки и все, что нам нужно. Понятно?» «Так точно, г-н есаул!»
Легко сказать «так точно». Но где их найти? Вдруг мне пришло в голову, что в конце коридора я заметил вывеску гражданского учреждения. Голь на выдумку хитра! Неотразимая мысль озарила меня: «Там, где есть канцелярия, должны быть столы и пишущие машинки».