Трагедия казачества. Война и судьбы-5
Шрифт:
Все это было мне в новинку. Я вспомнил, что как-то к нашему эскадрону подъехал офицер на легковой машине и стал распоряжаться, и это был не Некрасов. Но узнать этого дневального, который назвался полковником Щеголевым (фамилия неточная), я не смог. После разговора с Дедом я подошел к этому полковнику, очень осторожно с ним поговорил и решил, что к этой затее он отношения не имеет.
Полковник освободился раньше меня и уехал, по его словам, куда-то в Узбекистан, где жила его дочь.
Я продолжал заниматься тригонометрией, совсем не предполагая,
А она повлияла.
В топографы я попал случайным образом, но в лагере чуть ли не все события жизни происходят большей частью случайно.
Сижу я как-то в конторе, работаю с нарядами. Заходит в комнату Анацкий со спутником. Я его знаю: это был старший техник-топограф по имени Александр Александрович (фамилии не помню), он обслуживал наш лагпункт и два-три соседних.
— Знаешь его? — спросил меня Анацкий.
— Знаю.
— Вот и поговори. Допрыгался ты со своей тригонометрией.
И ушел.
Александр Александрович начинает мне объяснять. Строительство нефтепровода заканчивается, но объявились неожиданные трудности. Трубы на участке с более или менее ровным рельефом уже уложены. Это составляет более 95 %, но на участках с резкими переломами профиля дело застопорилось. Проектом предусматривалось горячее гнутье труб, но трубу диаметром в полметра согнуть, хотя бы и горячую, задача нелегкая. Какой-то ленинградский институт спроектировал механическую установку для гнутья, и одна такая машина уже прибыла в Циммермановку, но работает она очень медленно, и, следовательно, выполнить весь необходимый объем работы не сможет. Да и таскать такую громадину по тайге дело также чрезвычайно трудное, даже кое-где и дороги специальные нужно будет проложить.
Дело пахло срывом сроков ввода нефтепровода в действие чуть ли не на год, а такое событие при Сталине могло окончиться для всех руководителей стройки весьма печально.
Александр Александрович внес рационализаторское предложение: заменить горячее гнутье труб вертикальными кривыми. Труба нашего трубопровода может гнуться без создания опасных напряжений в своих стенках радиусом не менее 400 метров. Мы неоднократно видели такой изгиб уложенных в траншею труб.
Из условий промерзания грунта труба укладывалась на глубину не менее 2,2 м, а при вертикальном изгибе эта глубина намного увеличится и может достигнуть 5–6 метров.
Чтобы спроектировать новое положение трубы на каком-нибудь сложном участке с несколькими изгибами вниз-вверх по заданному радиусу, необходимо выполнить большой объем графических и вычислительных работ. И вот, Александр Александрович, услышав о моих математических развлечениях, решил подключить меня к этой работе, пока неофициальной, так как предложение еще не принято, и начальство пока в него не верит.
Я попросил его оставить мне чертежи одного такого участка и обещал завтра ответить, смогу ли я сделать что-либо существенное.
На следующий день, получив сверток чертежей, рулон миллиметровки, готовальню
Поэтому я взялся перечерчивать профили в одном масштабе 1:500, что сначала очень удивило моего нового, то есть второго шефа, но он очень быстро понял суть этого действия, мне быстро сделали второй, длинный стол, а инструментальщики изготовили по моему эскизу чертежный прибор длиной 1 метр, и дело закипело.
Не буду описывать технологию работы и ее этапы, укажу только, что надо было вычертить наиболее эффективную кривую, определить рабочие отметки глубины траншеи через каждые 10 метров и подсчитать объемы земляных работ (очень большие) по каждому макету, то есть объем работы огромный.
И я приступил. Работал днем и ночью. Я тогда еще, по своей молодости, был в состоянии работать вот таким образом даже по несколько суток, не отрываясь на сон.
Надзиратели мне, как правило, не мешали. Зайдут порой, спросят: «Ну как, чертишь?», посидят немного и уйдут. Хотя все это было безусловным нарушением режима. Раза два или три меня все-таки выгоняли из конторы в барак, но это так, для проформы.
Первые дни мой новый шеф заглядывал ко мне часто, интересуясь, как продвигается работа, но скоро, убедившись, что подгонять меня не нужно, почти перестал ходить. У него же и по своей основной работе хлопот хватало.
Зато чаще стал заходить Анацкий, ворча, что я совсем забросил свою работу, и это может отразиться на производственных показателях нашей колонны (что вполне могло быть), но я показал ему свои подсчеты объемов земляных работ и рассказал мои возможности в этих самых подсчетах, и он сразу все уразумел и успокоился.
Мне же самому была эта новая работа чрезвычайно интересной, и я трудился, буквально не покладая рук.
Дней через десять чертежи были готовы, и, хотя еще оставалось много работы по подсчету объемов, можно было приступать к рытью траншеи, наибольшая глубина которой по моим чертежам была 4,2 м.
Глубокой ночью состоялось совещание, в котором приняли участие майор Аникин. Анацкий, Александр Александрович и я (без права голоса). Я все показал, рассказал, совещание решило: рыть, хотя, как я понял, разрешения высокого начальства на это еще не было.
На следующий день на рытье траншеи была двинута вся рабочая сила лагпункта: землекопы, плотники, лесорубы, монтажники, изолировщики. Через три дня, хотя траншея на этом участке еще не была закончена, решили начать укладку труб.
Мне захотелось своими глазами посмотреть результаты своего «художественного» творчества, и я отправился в общей колонне под конвоем.