Трагическая история острова Пасхи

Галимов Брячеслав

– Не смей так отзываться о ней!
– воскликнул Кане с угрозой.

– Хорошо, успокойся, - примирительно произнесла старуха.
– Я вовсе не хотела обидеть твою возлюбленную. Речь у нас идет о другом: ты спрашиваешь, почему я взялась помогать тебе? Просто ты мне нравишься, Сын Большой Птицы. Нет, нет, не кривись, ты нравишься мне не как мужчина, - о мужчинах я давно забыла и думать, - ты нравишься мне как хозяин всего нашего острова. Ты удивлен? А почему ты удивляешься? Чем ты хуже Аравака и уж тем более его сына Тлалока? Ты достоин стать великим вождем, Сын Большой Птицы. Разве боги не показали свою благосклонность к тебе дважды, в важных делах? В первый раз, даровав тебе победу на празднике, а во второй раз, позволив увести посвятившую себя им деву?

Это не просто так дается, сын рыбака, это знак судьбы, нити которой плетутся на небесах... И в третий раз боги будут милостивы к Сыну Большой Птицы: они помогут ему уничтожить Аравака и занять его место. Не ходи в Священный поселок, Сын Большой Птицы, иди к противникам вождя; они повержены, но не погибли, они готовы драться дальше. Твой приход воодушевит их; ты возглавишь войско и сокрушишь Аравака... Что я никак не могу понять, почему они сами до сих пор не пришли к тебе? После их поражения ты для них был бы спасителем. Впрочем, люди поразительно беспечны в своих поступках и постоянно упускают из виду главное: вождь Аравак, ведь, тоже не прислал еще своих воинов, чтобы схватить тебя. А может быть, боги отняли у него память? Поистине, ты - любимчик богов, сын рыбака!
– колдунья разразилась лающим кашлем.

Кане, дождавшись, когда она успокоится, сказал ей:

– Напрасно ты стараешься, Кахинали. Ты называешь меня умным, а разговариваешь со мной, как с безумцем. Ты хочешь, чтобы я на жестокость вождя Аравака ответил еще большей жестокостью, чтобы я пролил больше крови, чем вождь, чтобы я внушил людям ужас, больший, чем Аравак, чтобы я проявил больше злобы и коварства, чем он - а так оно и будет, по-иному нельзя победить в этой неправедной войне. Но я не желаю быть злым, коварным и жестоким, и никогда не стану преклоняться Богу Войны. Демоны, которым ты так преданно служишь, не овладеют мною; у меня есть мои добрые боги, у меня есть мой народ, у меня есть моя любовь, моя Парэ.

– Да, да, твоя Парэ, - перебила его старуха.
– Так позаботился бы о ней: как считаешь, что сделают с девой, которая сначала посвятила себя богам, а потом предала их? Ты готов, как я вижу, погибнуть за людей, - а ее тоже обрекаешь на гибель? О, она умрет не сразу, - Аравак заставит ее долго мучиться, дабы показать всем, как он карает клятвопреступников и святотатцев! И отец ей не поможет: Баира ослаб настолько, что не сможет помешать вождю... Так ты отдашь свою Парэ в руки Араваку?

– Но я надеялся, я думал...
– растерянно проговорил Кане.

– Ты надеялся, что она не узнает, где ты находишься, не забеспокоится, когда ты вечером не вернешься к ней, не побежит тебя разыскивать?
– лицо колдуньи расплылось от удовольствия.
– Ох, сын рыбака, я так давно живу на свете, что уже умерли все черепахи и попугаи, которые родились со мной в один день, но мне по-прежнему не скучно в этом мире! Да и можно ли скучать, видя, как человек усердно заделывает щели в стенах своего дома, чтобы спастись от сквозняка, но оставляет при этом настежь распахнутыми окна и двери. И так всегда, и так всегда... Ну, не смотри на меня с такой ненавистью, Сын Большой Птицы, пожалей старуху, не обращай внимания на ее болтовню! Что касается Парэ, знай, - ей известно обо всем, что произошло в Священном поселке в ваше отсутствие. Я не буду выдавать ее тайну, но кое-кто наведывал твою Парэ, - также как кое-кто наведывал тебя... Сегодня настало время вам обоим покинуть ваше ущелье; ты принял решение отдать себя на суд, и она приняла такое же решение, - а что тут удивительного, сердца влюбленных бьются рядом и в разлуке, - а уж когда они вместе, то наполнены одной болью и одной радостью... Ага, вот я слышу, как Парэ идет сюда. Я удаляюсь, Сын Большой Птицы, а ты обдумай все хорошенько. Хочешь верь, хочешь не верь, но ты мне нравишься, и я не хочу, чтобы Аравак убил тебя... Смотри, твоя Парэ бежит по тропинке, там, за кустами!

Кане оглянулся, и в тот же миг уловил еле ощутимое движение за своей спиной. Он посмотрел на поваленное дерево, на котором сидела Кахинали: колдунья исчезла, но ему

показалось, что над лесом вспорхнула черная птица. Кане потряс головой, чтобы избавиться от наваждения, - и еще через мгновение услышал голос Парэ:

– Ты здесь? Как же так... А почему ты не охотишься?

– Парэ! Моя Парэ!
– вскричал он и заключил ее в объятия.

– А я... Я хотела... Я собиралась...
– жалобно залепетала она и заплакала.

– Не говори ничего, я все знаю. Ты шла в Священный поселок, чтобы предстать там перед судом и тем самым окончить войну на острове, - сказал Кане, гладя и утешая ее.
– Ах, Парэ, Парэ, на что же ты надеялась?

– Но откуда тебе известно про войну на острове и про все остальное?
– спросила она, утирая слезы.

– Пусть это останется нашей маленькой тайной, - отвечал он.
– Я знаю, что кое-кто наведывался к тебе, и могу сказать, что кое-кто наведывался и ко мне... Сегодня ты решила, что не можешь отсиживаться больше в ущелье, и я решил так же. Что удивительного, - ведь наши сердца наполнены одной радостью и одной болью.

Парэ прижалась к нему и замерла.

– Может, останешься?
– сказал Кане, поглаживая ее волосы.

– Нет, я с тобой, - возразила она.
– Мы будем вместе, до конца.

– Ну, до этого еще не скоро!
– бодро произнес Кане.
– Боги не дадут нам погибнуть. Ты, дочь верховного жреца, дева из Дома Посвященных, должна это понимать.

– Я понимаю, - Парэ улыбнулась ему и крепко взяла Кане за руку.
– Что же, пошли?

– Пойдем, и ничего не бойся, все будет хорошо.

Каменные и долы

Второй посев урожая был связан с очередными праздниками на острове. Их первые дни были посвящены воде. Плодородной земли на острове не хватало: большая его часть была покрыта лесами, прибрежные и центральные области занимали скалы и горы, а на остальной территории плодородные участки почвы чередовались с теми, которые состояли из песка и камней. Поля, поэтому, находились в разных местах, иногда в безводных; между тем, Бог Дождя имел капризный характер и поливал землю из своих небесных источников не сообразуясь с потребностями хорошего урожая. Островитянам приходилось брать воду из родников и ближайших рек, для этого существовали оросительные канавы. Но их приходилось постоянно поддерживать в порядке, так как они осыпались, размывались бурными дождями, а бывало, что вода просто уходила из родников, или быстрые реки вдруг меняли свои русла.

Отсюда на острове существовал старый обычай: перед посевом второго урожая батата собираться соседям и помогать друг другу в ремонте старых оросительных канав или в сооружении новых. При этом каждый хозяин, к которому приходили на помощь, в благодарность устраивал угощение для соседей, - и оно перерастало в общий праздник, праздник воды.

Распорядок его был следующий: вначале женщины приносили работникам разные легкие кушанья; хмельного не брали в рот до того, как выроют канаву. Когда она была выкопана, хозяин с молитвами отводил воду из источника на поле, - и лишь после этого все соседи, высказав хозяину поздравления и добрые пожелания, садились вокруг разложенных на земле скатертей с пищей и хмельными напитками. После пиршества юноши играли на флейтах из кости горного орла, а все остальные пели и танцевали.

Праздник второго посева начинался после праздника воды. Рано утром люди собирались в гостях у какой-нибудь семьи, и женщины готовили в складчину обильное угощение, которое должно было показать, как хорош был первый урожай, и что того же ждут и от второго. Пока гости кушали, женщины бесшумно выходили во двор и с наполненными кувшинами залезали на крышу жилища или на стену ограды. Едва мужчины покидали дом, как женщины поливали их водой, - это должно было очистить земледельцев от грехов, без чего сажать батат было нельзя. Все селенье наполнялось смехом и весельем, особенно радовались дети.