Трактат о манекенах
Шрифт:
Я положил чемодан на один из столиков. В зале никого не было. Я хлопнул в ладоши. Никакого ответа. Заглянул в соседний зал, побольше и посветлей. То ли широкое окно, то ли лоджия открывала вид на уже знакомый пейзаж, застывший в обрамлении оконной ниши в глубокой своей печали и отрешенности, подобно траурному memento [9] . На покрытых скатертями столиках еще стояли остатки недавней трапезы, откупоренные бутылки, недопитые бокалы. Кое-где лежали даже чаевые, еще не собранные прислугой. Я вернулся к буфету, принялся рассматривать пирожные и паштеты. Выглядели они весьма привлекательно. Я пребывал в сомнении, прилично ли будет самому себя обслужить. И чувствовал, как во рту собирается слюна. Особенно меня соблазняли
9
memento <mori> — помни <о смерти> (лат.).
— Господин доктор просит вас к себе, — сообщила она, разглядывая ногти.
Горничная шла впереди и, уверенная в магнетической силе, какой обладают ее покачивающиеся бедра, даже не оборачивалась. Мы проходили мимо десятков дверей под номерами, а она развлекалась тем, что усиливала воздействие этого магнетизма, регулируя расстояние между нашими телами. В коридоре становилось все сумрачней. Уже в совершенной тьме она на миг, как бы нечаянно, прижалась ко мне.
— Вот двери комнаты доктора, — шепнула она. — Можете войти.
Доктор Готард принял меня, стоя посреди комнаты. Он был невысок ростом, широкоплеч, лицо его покрывала черная щетина.
— Мы получили вашу телеграмму еще вчера, — сказал он. — Послали на станцию нашу коляску, но вы приехали другим поездом. К сожалению, железнодорожное сообщение оставляет желать лучшего. Как вы себя чувствуете?
— Отец жив? — спросил я, впиваясь тревожным взглядом в его улыбающееся лицо.
— Разумеется, жив, — ответил он, спокойно выдержав мой вопрошающий взгляд, и добавил, прищурив глаза. — Естественно, в границах, обусловленных ситуацией. Вы ведь не хуже меня понимаете, что с точки зрения вашего дома, с перспективы вашей страны — отец ваш умер. И полностью исправить это невозможно. Произошедшая смерть бросает определенную тень на его здешнее существование.
— Но сам отец ничего об этом не знает, ни о чем не догадывается? — шепотом поинтересовался я.
Доктор с совершеннейшей убежденностью затряс головой.
— Можете быть спокойны, — ответил он, тоже понизив голос. — Наши пациенты ни о чем не догадываются, просто не способны догадаться… Весь фокус заключается в том, — добавил он, готовый привычно продемонстрировать механизм этого фокуса на пальцах, — что мы перевели время назад. Мы опаздываем во времени на некоторый промежуток, величину которого определить не способны. Все сводится к простому релятивизму. Одним словом, смерть вашего отца, которая уже произошла у вас на родине, здесь еще не свершилась.
— Это надо понимать так, что отец умирает или находится при смерти… — промолвил я.
— Вы меня не поняли, — произнес он с оттенком снисходительной досады. — Мы здесь восстанавливаем ушедшее время со всеми его возможностями, то есть и с возможностью выздоровления.
Он с улыбкой глядел на меня, сжав пальцами подбородок.
— Вам, наверное, хочется повидаться с отцом. В соответствии с вашим пожеланием, мы поставили вторую кровать в комнате вашего отца Я вас провожу.
Мы вышли в коридор, и доктор Готард заговорил шепотом. Я обратил внимание, что обут он был, как и горничная, в войлочные туфли.
— Мы даем нашим пациентам высыпаться, сберегаем их жизненную энергию. Впрочем, у них тут не так уж много других занятий.
Возле одной из дверей он остановился. Приложил палец к губам.
— Входите, но тихо — ваш отец спит. Советую вам тоже лечь. Это лучшее, что вы сейчас можете предпринять. До свидания.
— До свидания, — шепнул я, чувствуя, как бешено колотится сердце у меня в груди.
Я надавил на ручку, дверь сама отворилась, в точности как губы, что с такой беззащитностью приоткрываются во сне. Я вошел в комнату. Она была практически пустая, серая и какая-то голая. Под небольшим
Второй кровати в комнате не было. От окна тянуло пронзительным холодом Печь была не топлена.
«Похоже, они не слишком заботятся о пациентах, — подумал я. — Человек болен, а здесь такие сквозняки! И не похоже, чтобы тут убирали». Толстый слой пыли покрывал пол и ночной столик, на котором лежали лекарства и стакан остывшего кофе.
«В буфете у них полно пирожных, а пациентам вместо чего-нибудь восстанавливающего силы дают черный кофе! Впрочем, в сравнении с благодетельностью запаздывающего времени это сущие пустяки».
Я не спеша разделся и залез под перину рядом с отцом. Он не проснулся. Только храп его, взлетевший чересчур высоко, спустился на октаву ниже, отказавшись от чрезмерной декламационной напыщенности. Он стал как бы приватным храпом, храпом для собственного употребления. Я подоткнул вокруг отца перину, пытаясь, сколько возможно, защитить его от сквозящего из окна холода. И вскоре заснул.
Когда я проснулся, в комнате стояли сумерки. Отец, уже одетый, сидел за столом и пил чай, макая в стакан глазированные сухарики. Он был в почти еще новом черном костюме английского сукна, который сшил прошлым летом. Галстук, правда, был повязан несколько небрежно.
Лицо у него было бледное и болезненное. Видя, что я уже не сплю, он с радостной улыбкой обратился ко мне:
— Как я счастлив, Иосиф, что ты приехал. Какой сюрприз! Я чувствую себя здесь так одиноко. Разумеется, в моем положении не след жаловаться, я прошел и через гораздо худшее, и если уж захотеть извлекать facit [10] из каждой ситуации… Впрочем, не стоит об этом. Представь себе, в первый же день мне тут подали великолепный filet de boeuf [11] с грибами. Ах, Иосиф, то было просто какое-то адское мясо! Предостерегаю тебя — если тебе когда-нибудь здесь подадут filet de boeuf… До сих пор я ощущаю этот огонь в животе. И диарея, непрекращающаяся диарея… Я просто не знал, что делать. Да, должен сообщить тебе новость, — сменил он тему. — Не смейся, но я снял тут помещение под лавку. Да, да. И могу себя только поздравить. Поверишь ли, я тут ужасно скучал. Ты даже представить не можешь, какая тут тоска А так у меня хотя бы приятное занятие. Нет, нет, не думай, ничего роскошного. Откуда! Гораздо скромней, чем наша давняя лавка. По сравнению с той просто ларек. У нас в городе я стыдился бы такой конуры, но здесь, где пришлось отказаться от многих наших претензий — ведь правда Иосиф?.. — Отец грустно засмеялся. — Вот так потихоньку и живем.
10
здесь выгоду, пользу (неправ. лат.).
11
говяжье филе (франц.).
Мне стало не по себе. И неловко, оттого что отец смешался, заметив, что использовал не вполне уместное выражение.
— Вижу, ты еще спишь, — бросил он через секунду. — Поспи еще немножко, а потом навести меня в лавке. Договорились? Я как раз собрался туда, надо взглянуть, как идут дела. Ты не представляешь себе, до чего было трудно получить кредит, с каким недоверием относятся здесь к купцам старой школы, с почтенным прошлым… Помнишь заведение оптика на рыночной площади? Вот рядом с ним и находится наша лавка. Вывески пока еще нет, но ты найдешь. Там трудно не найти.