Трактат о похмелье (пер. Т.Машкова)
Шрифт:
Время шло, а Тони все не возвращался. У меня не было сил ни перевернуться на полке, ни выйти из купе.
И вдруг я понял. Я не думал об этом, но понял сразу, окончательно и бесповоротно.
Я сошел с ума, превратился в клинического сумасшедшего.
Я был уверен, что в тот момент в купе были еще люди, они заговаривали со мной, трогали меня, но я этого не чувствовал, потому что безумие блокировало мои органы чувств и отдалило ото всех.
Нет, не то.
Происходило что-то еще более страшное.
Я принялся стонать и плакать.
Я не сошел с ума, а умер.
Я закричал от ужаса и отчаянья.
Наконец появился Тони, развеяв хотя бы один кошмар.
Он сказал, что не нашел дежурного по поезду, и что во всем вагоне никого больше нет. Он хотел пройтись по всему поезду, поискать кого-нибудь. И когда я стал умолять, чтобы он не покидал меня, он, мой друг, единственная ниточка, связывавшая меня с реальностью, державший мое лицо в своих руках, склонившийся надо мной с глазами, покрасневшими от внезапного насильственного пробуждения, – он меня предал.
Я увидел, как его глаза превращаются в желтые неподвижные глаза рептилии, огромной змеи.
Я зажмурился, зарыдал и сказал ему об увиденном.
Он выскочил из купе за помощью.
Не помню, посещали ли меня новые зрительные, тактильные или звуковые галлюцинации во время его повторного отсутствия.
Тони вернулся с дежурным, на которого я попытался напасть. Потом я пригрозил подать в суд на Управление железных дорог и разбогатеть за счет компенсации, которую им придется мне выплатить.
Поезд прибыл в Наварру, на станцию Тудела. Меня заставили одеться, и мы сошли на перрон. На пустынной промерзшей станции был телефон-автомат, откуда Тони мог дозвониться до местной больницы.
Нас оставили одних, а поезд уехал.
Кажется, я помню, что пока Тони просил, чтобы прислали «скорую помощь», я сбежал на ближайшую заправочную станцию и стал приставать к ее служащим. Они оказались хорошими людьми, вовсе не «самыми грубыми грубиянами в Туделе», и не побили меня.
И я помню совершенно отчетливо, что прежде, чем сесть в санитарную машину, я взглянул на трещины на асфальте и увидел, что они превращаются в маленьких, клубящихся на тротуаре змеек.
На больничной койке мне ввели внутривенно транквилизаторы и сыворотку. Я так и не сумел заснуть, вплоть до следующей ночи, но приступ прошел.
После той незабываемой ночи я долгое время чувствовал себя еще более неуравновешенным и неуправляемым, чем обычно, но приступ психоза не повторялся.
И не повторился больше никогда.
Но я навсегда останусь под сильнейшим впечатлением того мгновения, когда нога моя ступила на тонкую пограничную черту, отделяющую свет от тьмы, черту, за которой начинается страна безумия и ужаса.
Пещерное похмелье
Примитивный и в какой-то мере расслабляющий вид похмелья.
Разновидность самоуничижения, добровольного низведения себя до скотского, первобытного состояния.
Похмельный троглодит день-деньской бесцельно слоняется по дому, подобно пещерному человеку. Он не умывается, не бреется, не чистит зубы, ходит в халате, пижаме или одних трусах, – и чем грязнее, тем лучше, – ворчит,
Похмельный троглодит склонен к сексуальному самоудовлетворению и предпочитает расслабление до полного отключения мозгов (см. безголовое похмелье).
Примером истинного похмельного троглодита может служить мой приятель – художник сеньор Черный, автор больших полотен, выполненных в минималистском стиле.
Как я недавно понял, все мои приятели-художники весьма решительно прикладываются к бутылке. Вероятно, виной тому жажда, порождаемая красками, скипидаром и подобными штуками. Хотя правда и то, что подобная склонность наблюдается также у большинства известных мне писателей, в том числе у вашего покорного слуги. А, вроде бы, бумага, карандаш, пишущая машинка или компьютер не должны вызывать сухости в горле.
Кумиром сеньора Черного давно является художник, сыгранный Мишелем Пикколи в фильме Клода Фаральдо 1972 года «Темрюк». Этот художник решает вести образ жизни неандертальца и, в конце концов, начинает поедать деревья.
В общем, критики сходятся на том, что в работах Черного прослеживается влияние наскальной живописи.
В дни похмелья Черный делает уступку техническому прогрессу и мастерит свои автопортреты на поляроиде. У него в студии висит большая пробковая панель, к которой пришпилено несколько сотен таких фотографий, расположенных в порядке деградации. Он утверждает, что это – разновидность автобиографии. Я видел его коллекцию и могу утверждать, что действительно, кадры с изображением человекоподобного похмельного Черного, только-только поднявшегося с лежанки, напугали бы и Тода Браунинга, режиссера «Уродов».
А затем, отключив телефон и выключив свет, сеньор Черный часами созерцает огонь в камине (см. созерцательное похмелье), рисует углем на стенах зверюшек, распевает а капелла народные песни родного Бильбао, ловит мух да почесывается.
В эти дни он пьет только воду, ест фрукты, сырую морковку и помидоры без соли.
Полтергейст
По правде говоря, я включаю в свое повествование этот вид, только чтобы не обидеть мою приятельницу донью Лиловую, но мне такое похмелье не кажется подлинным. Единственный человек, якобы переживающий состояние бодуна столь странно – это сама Лиловая. Прочитав эти строки, читатель легко поймет, что речь идет о еще одной разновидности умопомрачительного похмелья, граничащего с психопатическим.
Донья Лиловая имеет обыкновение накачиваться до полной отключки сладким белым вермутом. На следующий день она чувствует себя стертой в порошок (см. разрушительное похмелье), но при этом утверждает, что с ней еще и творятся какие-то странные вещи.
Донья Лиловая уверяет, что в похмелье в ней пробуждаются сверхчеловеческие способности, что у нее дома наблюдается множество удивительных феноменов и что она практикует телекинез – передвигает предметы силой одного лишь воображения. При этом она говорит, что может проделывать такое только в одиночестве, поэтому верить ее россказням могут разве что самые простодушные.