Трансцендентная сингулярность души (сборник)
Шрифт:
«Само собой? Веришь в коммунизм?» – многозначительно переспросил поручик, и лицо его стало недружелюбным.
«Верю в то, что когда-нибудь все люди заживут по-человечески и построят мир, где не будет эксплуатации», – ответил Иван честно, но достаточно осторожно.
«Чё-то он шибко грамотный для солдата…» – грозно произнёс пожилой есаул, отирая со лба пот и грозно шевеля роскошными усищами.
«А он не солдат, он матрос! Глянь, тельняшка торчит!» – радостно воскликнул кто-то наблюдательный.
Иван
«Документики у тебя, товарищ матрос, имеются?», – с многозначительным ударением на «товарищ» и «матрос» спросил есаул, недобро прищурившись.
Иван покорно вытащил из кармана удостоверение и протянул ему, так как понимал, что всё равно шила в мешке не утаишь.
Есаул глянул в документ и стал, шевеля губами, медленно беззвучно, про себя, читать. Глаза его полезли на лоб. Ещё не веря в такую удачу, он восхищенно озвучил вслух: «Комиссар 1-й бригады!»
Офицеры оживлённо зашумели.
Есаул, придя в себя от изумления, крикнул с ненавистью: «Ах ты, сволочь!» Он яростно швырнул документ, с грохотом вскочил со стула и, выпучив безумные глаза, выхватил шашку из ножен.
Иван не успел бы увернуться, но поручик ловко перехватил есаулову руку: «Погоди, Михаил, не горячись. Надо разобраться».
«Что?! Разобраться!? В петлю этого гада! Повесить!» – заорали дружно офицеры вослед есаулу.
«Погодите, это успеем. Давайте сначала кое о чём его спросим», – веско возразил поручик. И, хотя рядом было двое старших по званию, они почему-то согласились.
Шум быстро утих. Поручик, изучающим взглядом оценивая Ивана, поднял удостоверение, сунул в карман и насмешливо спросил: «Ну-с, уважаемый Иван Евгеньевич, пожалуйста, проинформируй нас, куда ушли твои краснозадые товарищи? Не на Алапаевск ли двинулись?»
Комиссар пожал плечами.
Тут к нему вновь рванулся есаул и хрястнул кулачищем в лицо. Хорошо, не рубанул шашкой. В голове Ивана аж потемнело.
Очухался на полу. Над ним склонился поручик и сочувственно пояснил: «Лучше будет что-нибудь ответить. А то Миша у нас человек горячий. Может даже кишки выпустить. Не хотелось бы на это смотреть».
Комиссар тяжело поднялся и, ощущая неприятный металлический привкус крови во рту, выплюнул сломанный зуб вместе с фразой: «Не знаю, куда ушли. Но даже если б знал, не сказал. Об одном прошу: не вешайте, расстреляйте».
Офицеры снова зашумели. «Тихо, тихо!», – чуть повысив голос, остановил их поручик.
Некоторые офицеры тоже стали было собираться, но начальник властно и сердито остановил их: «Что, на кровушку охота поглазеть? Не нагляделись ещё? Всё мало?»
Есаул вывел пленного на крыльцо. Поручик вышел следом. Во дворе хозяйничали казаки и солдаты. Одни обхаживали коней и щедро кормили их, наполняя ясли овсом, другие споро разделывали у сарая тушу заколотой свиньи.
Иван поёжился от утреннего холода и волнения. Мысленно представив себе, что мог быть в избе зарезан, он испытал благодарность к поручику за то, что тот не допустил зверской расправы и что он будет убит по-человечески – расстрелян.
«Что, комиссар, страшно? Не охота помирать?» – иронично спросил поручик, закуривая папироску.
«Ваша правда», – согласился приговорённый.
«Небось, до победы коммунизма хотел бы дожить», – сквозь зубы усмехнулся поручик, благостно затягиваясь и пуская дым.
«Хотел бы. Товарищи мои доживут. Победа народная уже скоро», – ответил Иван, понимая, что терять уже нечего.
«Ну, это ещё поглядим, чья возьмёт. А вот твоя ревностная служба быдлу сейчас может закончиться», – бросил поручик через плечо и спустился с крыльца.
Арестованный двинулся за ним. Есаул, громыхая сапогами, топал сзади.
«Они не быдло. Они – люди. А вот Ваша служба ради чего? Получить новый чин? Не слишком-то ценит Вас господин Колчак, если Вы всего лишь поручик, а не полковник», – вдруг выпалил Иван, не удержавшись.
Тот приостановился, зло поиграл скулами и процедил: «Был полковник. Разжалован». – «За что?» – «За неисполнение приказа». – «Какого?» – «Какая разница! Впрочем, если это согреет твою комиссарскую душу, отвечу: отказался выполнять приказ Верховного о сожжении красных деревень. Доволен?»
Комиссар понял, что собеседник дорожит понятием офицерской чести. Вот почему он не дал растерзать арестованного, а ведёт на расстрел.
Тем временем они вышли за околицу и спустились к оврагу. Всю дорогу поручик шел чуть впереди и курил, а есаул тяжело с одышкой пыхтел, шествуя позади.
Овраг весь сверкал в лучах восходящего солнечного диска, серебрясь капельками росы на траве и паутиной на кустах. Роскошное солнце одаривало собой всё окрест. В деревне сдуру закукарекал петух, чудом оставшийся в живых и при красных, и при белых. Докукарекается… Высоко в небе кружил коршун или ворон. Эх, жизнь! Прощай!
Поручик остановился и приказал: «Нет, не поворачивайся. Стой лицом к оврагу».
Приговоренный услышал за спиной злобный голос есаула: «Ваше благородие, разрешите я его располосую!»