Трансмиграция Тимоти Арчера
Шрифт:
— Вообще-то это я должна организовывать твои встречи, — не успокаивалась Кирстен.
— На самом деле это будет совершенно неформальное обсуждение. Вместе пообедаем. Я встречусь с другими консультантами. Осмотрю их здания и сады. У них очень красивые сады. Я видел сады фонда несколько лет назад и до сих пор не могу их забыть. — Он обратился ко мне: — Тебе они понравятся, Эйнджел. Там есть все сорта роз, в особенности «Пис». Все запатентованные розы наивысшего качества, или как там розы оцениваются. Так я могу прочесть вам перевод эклоги Вергилия?
Круг последний настал по вещанью пророчицы Кумской, СызноваКирстен и я переглянулись. Ее губы шевельнулись, но я не расслышала ни звука. Одному лишь небу известно, что она говорила и думала в тот момент, когда на ее глазах Тим рушил свою карьеру и жизнь из-за убеждений, а точнее, из-за отсутствия таковых: веры в Спасителя.
69
Вергилий Mapон Публий «Буколики». Эклога IV. Пе-
рев. С. Шервинского.
Проблема Кирстен заключалась просто в том, что она не видела проблемы. Для нее дилемма Тима была призрачной, сфабрикованной на книжных предположениях. По ее суждению, у него была возможность избавиться от проблемы в любое время, которое только он сочтет подходящим. Ее вывод заключался в том, что Тиму просто надоела епископская работа, и он захотел ее сменить, утверждения же об утрате веры в Христа были его оправданием смены карьеры. Поскольку эта смена карьеры была глупой, она ее не одобряла. Ведь она столько выгадывала от его статуса. Как она сказала, Тим не думал о ней, он думал только о себе.
— У доктора Гаррет высокая репутация, — произнес Тим едва ли не жалобно, словно взывая к поддержке хотя бы одной из нас.
— Тим, — начала я, — я действительно думаю…
— Промежностью своей ты думаешь, — вдруг обрушилась Кирстен.
— Что?
— Все ты слышала. Я знаю о ваших разговорчиках, которыми вы занимаетесь, когда я ухожу спать. Когда вы одни. И я знаю, что вы встречаетесь.
— Встречаемся с кем? — опешила я.
— Друг с другом.
— Господи Иисусе, — промолвила я.
— «Иисусе», — передразнила Кирстен. — Всегда Иисус. Всегда взывания ко Всемогущему Сыну Божьему, дабы оправдать свой эгоизм и то, на что вы способны. Я считаю это отвратительным. Я вас обоих считаю отвратительными. — Она повернулась к Тиму. — Я знаю, что ты был в ее чертовом магазине грамзаписей на той неделе.
— Чтобы купить пластинку «Фиделио».
— Ты мог бы купить ее и здесь, в Сан-Франциско. Ее могла бы купить тебе и я.
— Я хотел посмотреть, что у нее…
— У нее нет ничего, чего нет у меня.
— «Missa Solemnis». [70] — едва выговорил Тим. Он казался совершенно ошеломленным. Обращаясь ко мне, он попросил: — Ты можешь ее урезонить?
— Я сама себя могу урезонить, — сказала Кирстен. — Я в состоянии сообразить, что именно происходит.
— Тебе надо бы прекратить принимать депрессанты, Кирстен, — посоветовала я.
— А тебе надо бы прекратить обдалбываться по пяти раз на дню. — В ее взгляде было столько бешеной ненависти, что я не верила
70
«Missa Solemnis» — «Торжественная месса» Бетхо-
вена.
Мы слышали, как она мечется по комнате. Затем мы услышали, как она прошла в ванную. Донесся шум воды: она принимала таблетку, возможно, барбитурат.
Я сказала Тиму, стоявшему в оцепенелом изумлении:
— Подобные изменения в личности вызывают барбитураты. Это таблетки, не она.
— Я думаю… — Он собрался. — Я вправду хочу слетать в Санта-Барбару и увидеться с доктором Гаррет. Как ты думаешь, она действительно женщина?
— Кирстен? Или Гаррет? — не поняла я.
— Гаррет. Я мог бы поклясться, что это был мужчина. Я только сейчас заметил имя. Может, я ошибся. Может, это ее и расстраивает. Она успокоится. Мы поедем вместе. Доктор Мейсон сказал, что доктор Гаррет в почтенном возрасте, болеет и практически не у дел, так что она не будет представлять собой угрозу для Кирстен, как только она ее увидит.
Чтобы сменить тему, я спросила:
— Ты послушал «Missa Solemnis», что купил у меня?
— Нет, — ответил Тим рассеянно, — не было времени.
— Это не самая лучшая запись. У «Коламбиа» довольно специфичное расположение микрофонов — они ставятся в оркестре вразброс, с тем чтобы донести звучание отдельных инструментов. Идея неплохая, но она сводит на нет атмосферу зала.
— Ее беспокоит, что я ухожу. С должности епископа.
— Тебе надо как следует все обдумать, прежде чем ты сделаешь это. Ты уверен, что хочешь посоветоваться именно с медиумом? Разве нет кого-то в церкви, к кому ты обращаешься, когда переживаешь духовный кризис?
— Я буду советоваться с Джеффом. Медиум действует как пассивное звено, почти как телефон.
Затем он пустился в объяснения, насколько не понимают роль медиумов. Я слушала в пол-уха, меня это совершенно не интересовало. Меня расстроила враждебность Кирстен, хоть я и почти привыкла к ней. Но на этот раз она превысила свою обычную стервозность. Расскажу какому-нибудь секональщику, когда встречу, сказала я себе. Изменение личности, мгновенная вспышка. Паранойя. Она просто мешает нас с говном, сказала я себе. Она летит в тартарары. Хуже, она летит в тартарары не одна — она вонзила глубоко в нас свои коготки, и волей-неволей мы следуем за ней. Дерьмо. Это так ужасно. Человек, подобный Тиму Арчеру, не должен мириться с этим. Я не должна мириться.
Дверь в спальню открылась, и Кирстен сказала Тиму:
— Зайди.
— Через минутку.
— Ты зайдешь сейчас.
— Я пойду, — сказала я.
— Нет, — отрезал Тим, — ты не пойдешь. Мне надо обсудить с тобой еще кое-что. Тебе не нравится, что я оставляю епископство? Когда выйдет моя книга о Джеффе, мне придется это сделать. Церковь не позволит мне издать столь сомнительную книгу. Для них она слишком радикальна. Она предлагает другой путь, а они слишком реакционны для этого. Она опережает время, они же отстают. Нет никакой разницы между моей позицией по этому вопросу и моей позицией по поводу войны во Вьетнаме. Тогда я противостоял истэблишменту, и я смогу — теоретически — противостоять истэблишменту и относительно вопроса о жизни после смерти. Однако по поводу войны во Вьетнаме меня поддерживает молодежь Америки, в этом же случае поддержки у меня нет.