Траур по человеку, которым не стал
Шрифт:
Уверен, не придётся рассказывать вам о смысле моей жизни, ведь он заключался в том, что я совсем перестал его искать. Я запутался в попытках, разных способах, реваншах и достаточно проиграл своих собственных революций, но с первого до последнего дня всё, что я видел перед тем, как уснуть – это надежда.
Надежда – не сестра фатализма. Здесь я надеялся не на расположение судьбы, но на собственные силы. Я мечтал одолеть начатую игру.
Определив власть выбора, я нацелился на подсознание. Разумеется, не одним лишь возгласом меняется мир вокруг человека,
Предпочтение волюнтаризма никогда не было удачей. Придаёт сил то, что надеешься ты лишь на собственную поддержку, однако и всякий проступок – непременно твой личный проигрыш. Ты думаешь, что решаешь сам, тогда зачем выбрал это?
«Время лечит», – бездумно пел я долгие годы. Мне чудилось, будто оно уносит с собой, позволяет забыть; но ведь одно его течение не сумеет стать лекарством. Тогда я искал терапию в своей голове.
Мне легче в крайностях было перед другими винить себя. «Ведь я, на самом-то деле, не виновен», – ошибался я раз за разом, ибо думал, что имею на то право.
Я не хочу болеть оттого, что мне больно. Человек не должен заливать книгу кислотой, когда может вырвать оттуда лишь один лист. Моя книга сгорала, но надежда не уставала шептать: «Из пепла вновь зародится жизнь».
Выбор и награждал, и корил меня. Все действия отныне лежали на моей ответственности. Я не прекращал улыбаться. Пускай же будет и свет, и тьма!
Что-то во мне стремилось принять невзгоды. Раньше я видел их препятствием, запущенной опухолью, однако с тех пор я решил любить это, а не убивать. Бесконечные ошибки привели меня к тому, что я стал ими гордиться. Пустил бы я на одну слезу меньше – быть может, не сумел бы признать все остальные.
Мои крылья перестали прятаться. Я был благодарен то ли себе, то ли судьбе, что такой выбор состоялся. Отпустив прежние познания, ведущие к мукам, я наслаждался неведением. Пускай мир обречённо исследуется дальше, я же спою реквием на ваших похоронах!
Горести я всё так же помнил и хранил, наконец покончив с их отрицанием. «Всё это действительно было, Эспер», – говорю сам себе я. «Но все победы затмят тысячи поражений», – мечтал я, чтоб сказал мне это кто-нибудь ещё.
Давно осточертел уже белый поднятый флаг. Я не сдаюсь! Я буду бороться! Я хочу бороться!
Любовь подарила мне весь мир. Увы, я так и не нашёл той светлой, мудрой женщины, какая разделит со мной мой путь. Мне и не нужна была великая церемония, белая фата и сотни незнакомых приглашённых гостей. Мне вообще не нужны были люди.
В былое время я цеплялся за них жёсткой хваткой, кричал о своих законах и молил навеки остаться. Случалось так, что уходил всегда я: уходил не потому, что не желал боле жить этим, а потому, что, живя, я только и уходил от себя. Избыток любви всегда обещает её скорую гибель. Так я и отдалялся, всей душой мечтая остаться ещё хотя бы на пару минут.
Меня не привлекала смерть, но куда боле я надеялся прожить
Боль не ушла с моей памяти. Моё бытие ныне длилось не ею, но из-за неё. Пускай я и достаточно винил самого себя за содеянное и несовершённое, я так же верил, что обвиню себя куда хуже, но теперь во имя чего-либо грандиозного.
Потому, что я выбирал жить, дорогие читатели. Вопреки и благодаря всему.
Каждый вдох приобретал новые краски, каждая человеческая улыбка впредь имела для меня значение. Природа ещё никогда не была столь прекрасна. Почему же я не замечал этого раньше?
Я готов был работать, умирать и воевать, дабы спасти весь мир. Он ведь настолько верит в собственную обречённость, что не сумеет даже поднять глаз! Всё выглядит прелестью, если только искренне захотеть видеть это так.
Всё вокруг казалось иным. Птицы поют песни о счастье, листья спадают, чтобы позже вырасти вновь, незнакомец убивает себя, чтобы его дети были лучше, чем он. Мир полон жизни, а не смерти. Здесь люди мечтают о лучшем.
Засыпая, я воплощал фантазии. Во снах не лицезрел я заблуждений, но считал их не менее истинными, чем существование вне. Творчество способствовало мне, и я просыпался, понимая, что грёзы бытуют всюду.
День за днём были сказкой. В моих мыслях даже не мелькал обман. Сия ложь сладка, и я бы отдал всё, лишь бы не жить без неё – без моей прекрасной, живой лжи.
Я творил и раздавал чудеса. Даже дождь не потушил бы мой горящий факел. Не ведаю, в чём причина столь мгновенного изменения. Предположу, что дело в моей ранее не осуществлённой цели. Я желал этого так долго, что, осознав возможность, сразу вернулся в родной дом.
Если это – фальшь, я хочу жить в ней вечно. Здесь моя правда.
Причины, по каким я мог бы выбрать иной путь, не отпускали меня. Мне всё так же казалось, что в моей власти все права сгнить во мраке и подлости. Думая об этом, я только пуще гнался в бой. Ничего, кроме тьмы, не вдохновляло меня творить так сильно. Я не хотел умирать и делал всё, дабы погибнуть в собственной постели с исполнившимися мечтами. Сожаления разрушали. Вина калечила. Свет подавал надежды.
В один из дней я создал рай в обыкновенном уличном закоулке. Люди не искали никого, даже звуки едва ли добирались. Я никогда не видел большей пустоты.
Вскоре эта пустота стала для меня домом. Царили лишь мои собственные мысли и идеи. Чистота сего места особо завораживала. Ни один не навеял грязные разговоры и сплетни, лицемерие и обман. Я выбрал зародить счастье и быть в нём когда угодно. Без прочих лиц и целей. Без разврата и мнений о давно наболевшем.
– Я заметил, вы часто приходите сюда, – вдруг сказал мне незнакомец.
Опешив, я не осознавал, где нахожусь, будто меня только разбудили из многолетней спячки.
– Вы правы, мистер, – закончил я фразу вопросительно, пытаясь выведать имя собеседника.