Травля русских историков

Брачев Виктор Степанович

Уже тот факт, что появилась она не где-нибудь, а в «Антифашистском журнале», не оставляет сомнений относительно того, к какому все-таки общественно-политическому направлению современности пытается пристегнуть Е. Мороз научное творчество И. Я. Фроянова. Чего только не найдет читатель в этом многостраничном опусе. Это и обвинение И. Я. Фроянова в научной необъективности^{367}, его приверженности теории мирового заговора против России^{368}, «прославлении коммунистического режима»^{369}, «одержимости психозом жидомасонства»^{370}, «полной профессиональной деградации»^{371} и даже в «приверженности идеям националистического терроризма». «Не следует забывать, — заявляет Е. Мороз, — что

идеи митрополита Иоанна, пропагандируемые И. Я. Фрояновым, лежат в основе националистического терроризма»^{372}. Читатель, надеюсь, не подумал, что речь у Е. Мороза идет о чеченских террористах, ибо весь «фокус» как раз и состоит в том, что Е. Мороз имеет в виду террористов именно русских, которыми он готов объявить, и в этом можно не сомневаться, не только И. Я. Фроянова, но и едва ли не всех патриотов России.

Вся эта муть, злонамеренная отсебятина понадобилась Е. Морозу с одной-единственной, можно сказать, целью: путем беззастенчивого навешивания идеологических и политических ярлыков уйти тем самым от задачи конкретно-исторического разбора критикуемых им работ И. Я. Фроянова.

Из крупных историков монографии И. Я. Фроянова «Октябрь семнадцатого» и «Погружение в бездну» встретили острое неприятие, пожалуй, только у Р. Ш. Ганелина. «Человеку очень хочется иметь персонифицированного виновника своих несчастий, — заявил он в интервью Татьяне Вольтской. — Это, конечно, несовместимо с основами научного знания. Но — очень хочется. Явления, подобные тому, которое мы наблюдаем в книгах Фроянова, часто возникают вследствие горестной для российской интеллигентности бесцеремонности поведения Запада. Эти явления, например, «мировая закулиса», ничего общего с наукой не имеют и являются постыдным проявлением ксенофобии. К сожалению, и я, и мои коллеги мало обращаем внимания на эти книги, с ними трудно спорить — они находятся вне логики научного исследования»^{373}. «Сегодня на истфаке реставрируется атмосфера борьбы с космополитизмом», — пугал демократическое сообщество Р. Ш. Ганелин в беседе с корреспондентом «Общей газеты»^{374}.

«Он превратил истфак в свою вотчину. Люди подбираются по принципу личной преданности и идеологической общности. Талантливые выпускники не хотят оставаться в аспирантуре. Идет разрушение научных школ», — поддержал Р. Ш. Ганелина бывший выпускник истфака уже известный нам профессор Владимир Носков^{375}, защитивший, кстати сказать, докторскую диссертацию в совете, который возглавлял И. Я. Фроянов. «Это курьезная книга, — так отозвался о работе И. Я. Фроянова «Октябрь семнадцатого» сотрудник Европейского университета в Санкт-Петербурге Александр Эткинд. — Фроянов находится в двойственной ситуации. С одной стороны, ему нравится революция, с другой — он не признает марксизм. Вывод видится в том, чтобы за кровавые события революции обвинить евреев, как российских, так и заграничных»^{376}.

Еще один критик И. Я. Фроянова — некий Д. Дубровский, и опять из Европейского университета (исполнительный директор Центра этноконфликтов). «На всех лотках нашего города, — заявил он на «круглом столе» (1999) по проблемам расизма, организованном некоей правозащитной организацией «Гражданский контроль», — продаются книги профессора и декана исторического факультета госуниверситета Игоря Яковлевича Фроянова… Так вот, если вы взглянете на его книгу под названием «Октябрь семнадцатого», то никакое средство массовой информации в виде газеты «Завтра» или еще какой-нибудь одиозной вам не покажется удивительным… В книге повествуется о жидомасонском заговоре…»^{377}

Свой вклад в травлю И. Я. Фроянова внес и профессор РГПУ им. А. И. Герцена, бывший депутат Законодательного собрания и член партии «Демократический Выбор России» В. П. Островский. Вряд ли он внимательно читал последние книги И. Я. Фроянова, но взгляды ученого заклеймил. «Они, — заявил он, — просты. Существует антироссийский мировой заговор во главе понятно с кем (хотя это дается понять более чем тонкими намеками), зло приходит с растленного Запада; в стране есть пятая колонна, получающая прямые указания и средства от «мировой закулисы». Спасение — в общинном, исконно русском образе жизни… В культурной среде такие взгляды принято называть национал-коммунистическими», — делает в заключении вывод Валерий Островский. Это от него, впрочем, и требовалось. Так что понять профессора тут можно.

Но вот следующий пассаж В. П. Островского

уже читать без возмущения нельзя. «Откровенно говоря, — пишет он, — самого Фроянова мне просто жаль. Ибо когда он перестанет быть деканом, а такое рано или поздно случится, останется почти что в полном одиночестве, и большинство из тех, кто сегодня преданно заглядывает ему в глаза (а в закоулках выражается прямо противоположно), после случившегося в лучшем случае не подадут ему руки, а скорее всего, начнут со сладострастием его топтать»^{378}.

Сейчас, когда И. Я. Фроянов уже давно не декан и никакой не начальник, у нас есть возможность оценить это пророчество В. П. Островского. Конечно же, прямо надо сказать, и самому Игорю Яковлевичу, и его друзьям, и ученикам эта история далась нелегко. И вели себя они в этой непростой ситуации, конечно же, по-разному. Но не отказался от Фроянова никто.

Идейным вдохновителем травли И. Я. Фроянова, как справедливо было отмечено еще в 2001 году В. Карабановым^{379}, стал ведущий научный сотрудник Санкт-Петербургского института российской истории РАН, член-корреспондент Академии наук, «звезда петербургской исторической науки», как льстиво окрестили его демократические журналисты^{380}, Рафаил Шоломович Ганелин, об интервью которого в правой прессе мы уже знаем. Не успокоившись на этом, Р. Ш. Ганелин идет в октябре 2000 года на такой, прямо скажем, неординарный для его положения и возраста шаг, как публикация 12 октября в ведомственном журнале «Петербургский университет» «Открытого письма к членам ученого совета исторического факультета» с выражением своей озабоченности сложившейся на факультете ситуацией.

«Для того чтобы понять этого человека, — пишет В. Карабанов, — мы ознакомимся с аспектами его научных интересов. Первое, что нам попадается, — его работа «Царизм и черносотенство» (какая-то болезненная тема для всех членов этой узкой «общественности»). Начинает эту работу Ганелин словами о том, что в ней он хочет «показать губительную роль черносотенства для судеб российской монархии, несовместимость его с реально существующей государственностью», — и после пространнейших рассуждений приходит к такому, совершенно удивительному (я бы даже сказал, бредовому), заключению о роли черносотенных организаций в смерти Столыпина: «Именно эти силы добились политической смерти Столыпина еще до его убийства в 1911 г.». А мы-то грешным делом думали, что убил его эсер Мордехай Богров… Все о том же — и другие его работы. Приведу из экономии места лишь парочку: «Государственная Дума и антисемитизм 1915–1916 гг.», «Черносотенные организации, политическая полиция и государственная власть в царской России».

Такое ощущение, что все человечество поделено этими людьми на них самих и «черносотенцев», только мир об этом даже не подозревает»^{381}.

Но вернемся к «Открытому письму» Р. Ш. Ганелина. «Как человек, в течение многих лет связанный с историческим факультетом, я, — заявил он здесь, — считаю необходимым высказать свои соображения о решениях вашего Совета, которые обратили на себя всеобщее внимание, поскольку создают на факультете возможности для преследования по политическим мотивам и проведения самодеятельных анкетно-идеологических разысканий». Как выясняется далее из письма Р. Ш. Ганелина, он остался недоволен созданием на историческом факультете комиссии для рассмотрения положения на кафедре новой истории по письму в ученый совет факультета сотрудников кафедры С. И. Ворошилова, С. В. Шершневой, В. Н. Барышникова, А. А. Петровой и Н. П. Евдокимовой, в котором они выражали свое недовольство содержанием и методикой прокламируемых Б. Н. Комиссаровым курсов по новой и новейшей истории. «Вам, историкам-профессионалам, — журит Р. Ш. Ганелин авторов письма, — должно быть известно, что обвинения в сокрытии взглядов служили важным приемом фальсификации различных политических дел»^{382}.

Куда метят последние слова Р.Ш.Ганелина, гадать долго не приходится. Неблаговидный и в то же время очевидный смысл его «Открытого письма» — как можно сильнее разогреть «дело» И. Я. Фроянова и подтолкнуть как власть в целом, так и администрацию университета к более решительным действиям против ученого.

Лживость и надуманность выдвинутых против И. Я. Фроянова обвинений не могли не возмутить друзей и коллег ученого, тем более что эти чудовищные и злонамеренные обвинения были выдвинуты не только против одного И. Я. Фроянова лично; под обстрелом «демократов» оказался практически весь исторический факультет, кроме «нескольких кафедр», как изящно выражались оппоненты И. Я. Фроянова. С учетом этого обстоятельства вполне объяснима и крайне негативная реакция ученых факультета на эти нападки.