Травяной венок. Том 1

Маккалоу Колин

– Неблагодарные! Идиоты! Бараны! Насекомые! Падаль! Шваль! Развратники! Мертвечина! Стяжатели!.. – осыпал младший консул оскорблениями своих коллег по сенату.

Секст Цезарь позволил Филиппу спустить пары, после чего дал знак своему старшему ликтору. Тот несколько раз подряд ударил связкой шестов об пол, так что балки загудели, – после чего председательствующий выкрикнул:

– Довольно! Сядь и молчи, Луций Марций, а не то я велю вывести тебя с этого собрания!

Филипп сел. Грудь его ходила ходуном, из разбитого носа капала какая-то светлая жидкость.

– Кощунство! – пронзительно и протяжно выкрикнул он напоследок и окончательно затих.

– Чего он все-таки добивается? – шепнул Скавр на ухо Марию.

– Не знаю, – ответил тот. – А очень бы хотелось…

– Можно мне взять слово? – спросил, вставая, Красс Оратор.

– Говори, Луций Лициний, – разрешил Секст Цезарь.

– Я не стану говорить

об италиках, нашем благословенном римском гражданстве или законах Марка Ливия, – своим чудесным медовым голосом начал Красс. – Я скажу о должности консула. И предварю свое выступление одним наблюдением. Никогда, за все годы, проведенные мною в этих стенах, не приходилось мне видеть и слышать, чтобы должностью этой так злоупотребляли, так позорили и принижали ее, как это делал в последнее время Луций Марций Филипп. Ни один человек, обращающийся так с этой должностью – высочайшей на нашей земле! – не имеет права оставаться в ней впредь. Когда избиратели дают ему эту должность, он не связан бывает никаким специальным кодексом, кроме собственного разума, манер да примеров, являемых ему mos maiorum. Быть консулом в Риме – значит удостоиться положения выше того, которое занимает любой царь, и уступающего по высоте лишь богам. Должность консула дается свободным волеизъявлением и не основывается на угрозах или страхе возмездия. На протяжении года консул является высшим существом. Полномочия его превосходят власть любого наместника. Он командует армиями, возглавляет правительство, руководит казной – и символизирует собой все, что только значит Римская Республика! Будь он патриций или выдвиженец из Новых людей, богач или человек скромного достатка – он консул! Есть лишь один человек, равный ему: другой консул. Имена обоих консулов вписываются в анналы, чтобы сиять там вечно… Я сам был консулом. И еще человек тридцать из присутствующих здесь занимали эту должность, а некоторые из них были еще и цензорами. И я спрашиваю их: что они чувствуют, слушая Луция Марция Филиппа с начала нынешнего месяца? Ощущаете ли вы то же, что и я: грязь, стыд, унижение? На ваш взгляд, подобное можно спустить с рук? Нет? Отлично! Я тоже так думаю!

Красс Оратор сделал секундную паузу, повернулся к курульному подиуму и пронзил взглядом Филиппа. Затем, нацелившись в того указательным пальцем, пророкотал:

– Луций Марций, ты худший консул, какого мне когда-либо доводилось видеть! И сиди я в кресле Секста Цезаря, у меня бы и на десятую долю не достало его терпения! Как ты осмеливаешься разгуливать по нашему любимому городу в сопровождении дюжины ликторов и называть себя консулом?! Ты не консул! Ты недостоин лизать подметки настоящему консулу! Больше того, как сказал наш уважаемый предводитель: ты не годишься даже убирать блевотину с городских улиц! Вместо того, чтобы подавать достойный пример представителям младшего поколения в этих стенах и за их пределами, ты ведешь себя как отъявленный демагог, какого еще не знали наши трибуны, как самый грязный скандалист, который только срывал когда-либо своими выкриками чужие выступления! Как смеешь ты пользоваться своим должностным положением для того, чтобы поливать грязью членов сената? Как язык твой поворачивается утверждать, что другие, якобы, действовали незаконно? Я достаточно терпел тебя, Луций Марций Филипп! Либо веди себя достойно звания консула, либо оставайся дома!

Когда Красс Оратор вновь занял свое место, сенат разразился рукоплесканиями. Филипп сидел, опустив голову, чтобы не было видно выражения его лица. Цепион испепелял Красса ненавидящим взглядом. Секст Цезарь откашлялся и произнес:

– Благодарю тебя, Луций Лициний, за то, то ты напомнил мне и всем, кто носит звание консула, к чему обязывает эта должность. Надеюсь, Луций Марций отнесется к твоим словам столь же вдумчиво, как и я. И поскольку никому из нас, похоже, не под силу сохранять достоинство в такой обстановке, я закрываю собрание. Сенат вновь соберется через восемь дней. Мы отмечаем Ludi Romani, и я полагаю, нам следовало бы почтить Рим и его основателя, Ромула, чем-нибудь более достойным, нежели язвительные и грубые перепалки членов сената. Хорошего вам отдыха, отцы-основатели!

Принцепс сената Скавр, Друз, Красс Оратор, Антоний Оратор и Квинт Помпей Руф отправились к Гаю Марию, чтобы выпить вина и обсудить за столом события минувшего дня.

– Здорово ты, Луций Лициний, приложил Филиппа! – восхитился Скавр, залпом осушая свой кубок.

– Да, это ему запомнится надолго! – поддержал Антоний.

– Да и тебе, наверное, тоже, Луций Лициний, – улыбнулся Друз.

– Да будет вам… Он просто напрашивался на это, – скромно отвечал Красс на все их проявления восхищения.

Поскольку в Риме по-прежнему было жарко, все, войдя в дом Мария, скинули с себя тоги и направились в прохладную тень сада, чтобы усесться там поудобнее.

– Я бы очень хотел знать,

чего добивается Филипп, – проронил Марий, сидя на краю своего пруда.

– И я тоже, – признался Скавр.

– А почему вы решили, что он чего-нибудь добивается? – спросил их Помпей Руф. – Он просто отъявленный невежа и всегда был таким.

– Нет… У него в голове шевелятся какие-то мыслишки, – не согласился Марий. – В какой-то миг мне сегодня показалось, что я догадался… Но потом мысль ускользнула, и я не могу ее вспомнить.

– Можешь быть уверен, Гай Марий: мы все скоро узнаем, – заверил его Скавр. – Быть может, уже на следующем заседании.

– Оно обещает быть интересным, – подключился к разговору Красс Оратор, не переставая массировать левое плечо, и поморщился: – Отчего это у меня все эти дни все тело болит и ломит? Я вроде сегодня не слишком долго выступал. Хотя и сердито.

Наступившая ночь доказала, что его речь и связанные с ней волнения обошлись ему дороже, чем он мог подумать. Его жена Муция, дочь авгура Сцеволы, проснувшись от холода на рассвете, решила поискать тепла у мужа, однако обнаружила, что тот холоднее льда. Красс умер в расцвете своей карьеры, в зените славы.

Для Друза, Мария, Скавра, Сцеволы и их единомышленников смерть эта была настоящей трагедией, в то время как для Филиппа и Цепиона – свидетельством в их пользу. Эти двое с новым энтузиазмом пустились обхаживать педариев сената, беседуя с ними, убеждая, льстя. И когда сенат, по окончании Ludi Romani, собрался вновь, они чувствовали, что позиции их значительно укрепились.

– Я повторно прошу голосования по вопросу, следует ли оставить в силе законы Марка Ливия Друза, – воркующим голосом обратился к председательствующему Филипп, явно полный решимости выглядеть образцовым консулом. – Я понимаю, что вы, должно быть, уже устали от этого противодействия законам Марка Ливия, и сознаю, что большинство из вас убеждено в их правильности. Теперь я уже не утверждаю, что не были соблюдены религиозные предзнаменования, нарушен закон во время комиций или не получено одобрение сената перед передачей законопроектов в народное собрание. Однако одно препятствие религиозного характера все же существует! Причем столь значительное и неоспоримое, что мы при всем желании не можем его игнорировать. Почему боги решили сыграть такую шутку, я не знаю, я не знаток. Но факт остается фактом: в то время как результаты предзнаменований и гаданий перед каждым заседанием народного собрания под председательством Друза оказывались благоприятными – по всей Италии отмечались предзнаменования, свидетельствующие о крайнем гневе богов. Я сам авгур, отцы сената. И мне совершенно ясно, что совершено было некое кощунственное деяние.

Филипп сделал паузу и протянул руку. Служитель вложил в нее свиток. Тот развернул его и продолжал:

– Четырнадцатого января, перед январскими календами – в тот день, когда Марк Ливий выдвинул законопроект об управлении судопроизводством и второй, о расширении состава сената, – рабы отправились в храм Сатурна, чтобы подготовить его к празднеству, ибо на следующий день должны были начаться Сатурналии. [124] И обнаружили, что шерсть, которой обвязана была деревянная статуя Сатурна, пропитана маслом, на полу у основания натекла огромная лужа, а сама статуя изнутри пуста. Несомненно, масло вытекло накануне. Все согласились, что Сатурн на что-то разгневался!.. В тот день, когда Марк Ливий провел в народном собрании свои законы о судах и составе сената, в Неми жрец-раб был убит другим рабом, который, согласно бытующему там обычаю, занял место первого. Однако уровень воды в священном озере Неми вдруг упал на целую ладонь, и новый жрец внезапно умер. Страшный знак!..

124

Празднества в честь бога Сатурна.

В тот день, когда Марк Ливий выступил в сенате с законопроектом о ликвидации общественного землевладения, над общественными землями в Кампании пролился кровавый дождь, а общественные земли Этрурии наводнили лягушки… В тот день, когда аграрный закон Ливия принят был народным собранием, жрецы в Ланувии обнаружили, что священные щиты погрызены мышами – ужасный знак, о котором немедленно было доложено коллегии жрецов в Риме… В тот день, когда совет пяти под предводительством народного трибуна Сауфея начал раздачу общественных земель в Италии и Сицилии, храм Пиета на Марсовом поле возле цирка Фламиния, поразила молния, причинив ему значительные разрушения… В тот день, когда народное собрание приняло закон о зерне, статуя богини Ангероны оказалась покрыта обильной испариной. В результате повязка, закрывавшая ее рот, соскользнула на шею, и кое-кто клялся, будто слышал, как богиня, радуясь наконец полученной возможности говорить, прошептала тайное имя Рима…