Травяной венок. Том 1
Шрифт:
– Благодарю, Луций Лициний. – Скавр сел.
Красс Оратор был полностью обескуражен; если он и питал сперва надежду, что загипнотизирует присутствующих своими ораторскими периодами, то теперь она была перечеркнута. Речь превратилась в ответы на вопросы.
Прежде чем он смог продолжить выступление, вскочил Квинт Лутаций Катул Цезарь, что лишний раз подтвердило, что сенат не расположен сегодня к выслушиванию блестящих речей.
– Могу я задать вопрос? – скромно молвил Катул Цезарь.
Красс Оратор вздохнул.
– Вопрос может задать любой, даже тот, кто еще не обрел право выступать. Чувствуй себя свободно, ни в чем не сомневайся, приглашаю тебя! Пользуйся моей добротой!
– Предусматривает ли lex Lucinia Mucia какие-либо санкции, или определение наказания отдается
– Не знаю, поверишь ли ты мне, Квинт Лутаций, но я как раз собирался перейти к этой теме! – Красс Оратор определенно терял терпение. – Новый закон предусматривает вполне конкретные санкции. Прежде всего, все лжеграждане, обманом внесшие свои имена в цензовые списки при последней переписи, будут подвергнуты порке толстым кнутом. Имя виновного будет занесено в черный список, чтобы ни он, ни его потомки никогда не могли претендовать на гражданство. Штраф составит сорок тысяч сестерциев. Если лжегражданин поселился в городе или местности, на жителей которых распространяется римское или латинское право, он и его родственники подлежат выселению на землю предков. Лишь в этом смысле закон можно считать репрессивным. Люди, не обладающие гражданством, но не фальсифицирующие своего статуса, наказанию не подлежат и остаются жить там, где живут.
– А как же те, кто фальсифицирующие статус не на последней переписи, а ранее? – спросил Сципион Назика-старший.
– Их не подвергнут телесному наказанию и штрафу, Публий Корнелий. Однако они будут внесены в списки и изгнаны из римского или латинского пункта проживания.
– А если человек не в состоянии уплатить штраф? – спросил верховный понтифик Гней Домиций Агенобарб.
– Он будет отдан в долговое рабство римскому государству не менее, чем на семь лет.
Гай Марий снова вскочил.
– Можно мне высказаться, Луций Лициний? Красс Оратор воздел руки к потолку.
– О, почему бы и нет, Гай Марий? Если ты только сможешь говорить и тебя не станут прерывать все присутствующие, а также их дяди!
Друз наблюдал за Марием, пока тот шествовал от своего места к середине зала. Сердце – орган, которому полагалось отмереть вместе с гибелью жены, – отчаянно заколотилось у него в груди. Вот она, последняя надежда! «О, Гай Марий, пусть я о тебе и невысокого мнения, – молил Друз про себя, – но скажи сейчас то, что сказал бы я, будь у меня право выступить! На тебя одного уповаю!»
– Не сомневаюсь, – веско начал Марий, – что нам предлагается продуманный законопроект. Иного и не следовало ожидать от двоих наших уважаемых законников. Ему недостает одного усовершенствования, чтобы претендовать на безупречность, – положение о награде любому, кто сообщит необходимые суду сведения. Да, закон чудесен! Но справедлив ли он? Не следует ли нам озаботиться этим впереди всего остального? Скажу больше: так ли мы самонадеянны, так ли близоруки, действительно ли воображаем себя настолько могущественными, чтобы карать ослушников, как того требует данный закон? Судя по выступлению Луция Лициния – не относящемуся, увы, к лучшим его речам – так называемых лжеграждан наберется многие тысячи по всей территории от границ Цизальпийской Галлии до Бруттия и Калабрии. Все эти люди полагают, что заслужили право на равных участвовать во внутренних делах и управлении Римом, – пошли бы они иначе на риск ложного декларирования гражданства? Любому в Италии ведомо, что влечет за собой разоблачение такого поступка: порка, лишение прав состояния, штраф, хотя обыкновенно в отношении одного нарушителя ограничивались чем-то одним.
Марий обвел слушателей глазами и продолжал:
– Однако теперь, сенаторы, мы собрались обрушиться со всей карающей силой на каждого из десятков тысяч людей вместе с их семьями! Они попробуют нашего кнута, будут обложены штрафом, превышающим их финансовые возможности, попадут в черный список, будут изгнаны из своих домов, если таковые окажутся в римском или латинском поселении…
Он прошелся до открытых дверей и вернулся на место, где начал ораторствовать, снова обводя слушателей глазами.
– Их десятки тысяч, сенаторы! Не жалкая горстка, а десятки тысяч! И за каждым – семья: сыновья, дочери, жены, матери,
Он снова зашагал взад-вперед, вопрошая на ходу:
– Такое ли уж страшное это преступление – возжелать стать римлянином? Не будет большим преувеличением сказать, что мы правим всем миром, который достоин нашего внимания. Нам оказывают почтение, перед нами склоняются, когда мы появляемся у чужих берегов, даже цари идут на попятный, повинуясь нашим приказам. Быть самым распоследним среди римлян, даже одним из «поголовья», куда лучше, чем кем-то еще в целом свете. Пусть он беден и не может купить себе ни одного раба – зато он принадлежит к народу, управляющему всем миром! Он чувствует себя исключительным существом – а все это могущественное слово «римлянин»! Даже если он занимается тяжелым трудом, не имея возможности перепоручить его рабу, все равно он может сказать о себе: «Я – римлянин, мне лучше, чем всему остальному человечеству!»
Поравнявшись со скамьей трибунов, Марий обернулся к распахнутым дверям.
– Здесь, в пределах Италии, мы живем нос к носу, плечом к плечу с мужчинами и женщинами, которые очень похожи на нас, а во многом вообще от нас не отличаются. Эти мужчины и женщины кормят наше войско и поставляют для него солдат вот уже более четырех столетий, участвуя с нами наравне в наших войнах. Да, время от времени некоторые из них восстают, примыкают к нашим недругам, выступают против нашей политики. Но за эти преступления они уже понесли наказание! Римское право запрещает карать за одно и то же преступление дважды. Можно ли осуждать их за желание быть римлянами? Вот на какой вопрос нам предстоит ответить. Дело не в том, почему они хотят ими быть и что вызвало этот всплеск числа ложных деклараций. Вправе ли мы их винить?
– Да! – крикнул Квинт Сервилий Цепион. – Да, они ниже нас! Они наши подданные, а не ровня нам!
– Квинт Сервилий, твое выступление не предусмотрено! Сядь и молчи, или покинь заседание! – прикрикнул на него Красс Оратор.
Медленно, чтобы не утратить величественность осанки, Гай Марий повернулся вокруг собственной оси и оглядел весь зал с исказившей его лицо горькой усмешкой.
– Вы полагаете, будто знаете, что сейчас последует… – Он громко рассмеялся. – Гай Марий – италик, поэтому он собрался обратиться к Риму с призывом отказаться от lex Lucinia Mucia и оставить десятки тысяч новых граждан в списках. – Кустистые брови взлетели вверх. – Но нет, сенаторы, вы ошибаетесь! Это не входит в мои намерения. Подобно вам, я не считаю, что наш электорат следует разбавлять людьми, которым хватило беспринципности, чтобы вопреки истине записаться римлянами. Мое предложение состоит в другом: пусть lex Licinia Mucia действует, пусть следственные комиссии заседают, как гласит закон, разработанный нашими блестящими законниками, – но пусть они поставят своей неумолимости предел. Далее этого предела – ни шагу! Все лжеграждане до одного подлежат вычеркиванию из списков и из триб. Только это – и ничего больше. Ничего! Внемлите моему предостережению, сенаторы и квириты, слушающие у дверей: как только вы начнете подвергать наказаниям лжеграждан – стегать их кнутами, отбирать у них дома, деньги, лишать надежды на будущее, вы посеете такой ветер, вас захлестнет такая волна ненависти, что содеянное вами превзойдет по последствиям высевание драконовых зубов. Вы пожнете смерть, кровь, обнищание и вражду, которые будут свирепствовать еще тысячу лет! Не закрывайте глаза на то, что попытались учинить италики, но и не карайте их за одну лишь попытку!