Требуется привлекательная брюнетка
Шрифт:
– Мистер Мейсон.
Мейсон поднялся и повернулся к нему.
– Я надеялся, – сказал Гуллинг, – что до вечера дело будет решено, а Присяжные Заседатели, ознакомившись с фактами, вынесут обвиняемыми приговор.
Мейсон только кивнул головой, настороженно глядя на него.
– К сожалению, – продолжал Гуллинг, – в результате ваших ухищрений, ситуация переменилась. Вы так трактовали факты, что дезориентировали присяжных и это, до некоторой степени, спутало мои планы.
Мейсон продолжал молчать.
– Но только до некоторой
Краем глаза адвокат заметил фоторепортеров, державших наготове аппараты.
– Я чувствую себя обязанным, мистер Мейсон, сказать вам, что моя основная стратегия не меняется. Вручаю вам повестку в Суд, вы предстанете перед Большим Жюри сегодня в семь часов вечера, – и Гуллинг подал бумагу Мейсону.
Одновременно блеснули вспышки фотоаппаратов.
– Благодарю, – спокойно сказал Мейсон, пряча повестку в карман.
– И предупреждаю вас, – продолжал Гуллинг, когда фоторепортеры помчались проявлять материалы, чтобы успеть опубликовать снимки в вечерних газетах, – что вы будете обвинены в даче ложных показаний и пособничеству преступнику. У меня теперь есть доказательства, что вы забрали Еву Мартелл при выходе из трамвая и спрятали ее. У меня впечатление, что владелица пансионата, желающая поддержать вас, также виновна в даче ложных показаний. Расследование выяснило, что она ваша давняя клиентка, которую вы успешно защищали некоторое время назад. Моей обязанностью является сказать вам все это, чтобы вы могли подготовиться.
– Отлично, – ответил Мейсон с каменным лицом. – Вы предупредили меня, а теперь я вас предупреждаю. Вы сделали из этого дела арену для сведения личных счетов. Вы лично приняли участие в процессе. Предполагаю, что сегодня вечером вы захотите так же лично допросить меня. Вы – человек состоящий на общественной службе. Я – нет. Вы хотите меня лишить лицензии и посадить в тюрьму. Я в состоянии выдержать ваш натиск, могу себе позволить. Но если я отплачу вам тем же, вам будет трудно это перенести.
– Сейчас, – сказал Гуллинг, – у меня есть возможность загнать вас в угол, и я предупреждаю, что вам будет очень горячо.
19
Мейсон шагал взад-вперед по кабинету, Дрейк из кресла наблюдал за другом.
– Что меня действительно беспокоит, Пол, так это Мэй Бигли.
– Почему она?
– Она старалась меня защищать. Ее прижали к стенке, очень резко, без какого-либо предупреждения. Как только этот таксист сказал, где он посадил Еву Мартелл, полицейские помчались туда и допросили Мэй.
– А она заявила, что никогда до этого не видела Еву Мартелл?
– Именно, – вздохнул Мейсон.
– Она давала показания под присягой?
– Тогда нет. Но вскоре они поставили ее перед Большим Жюри и она вынуждена была давать показания под присягой. Вероятно, они будут допрашивать ее еще раз сегодня вечером.
– Черт возьми, Перри. Независимо от того, каким было ее первое показание, вели ей придерживаться его. Конечно,
– Это не так просто, – заметил Мейсон. – Гуллинг – формалист, имеющий о себе слишком высокое мнение. Он достаточно хитер и знает все юридические крючки. Он собирается заговорить всех своими книжными знаниями.
– И повесит тебя на сухой ветке, Перри. Они знают, что это ты привел Еву Мартелл в пансионат. Разве ты не можешь сказать, что Гуллинг велел тебе привести ее в полицию до двенадцати часов, и что ты сказал ей явиться в полиции в указанное время? Пусть это будет твое и ее последнее слово. Мне кажется, что таким образом ты сможешь рассеять все подозрения.
– Не в этом дело, – вздохнул адвокат. – Мэй Бигли хотела выгородить меня. Если она теперь изменит показания, то ее обвинят сразу по двум статьям. Во-первых, в том, что она не ведет должным образом реестра людей, останавливающихся в ее пансионате, а во-вторых, в даче ложных показаний. Могут также обвинить в соучастии после факта преступления. Если я буду защищать себя и расскажу все, как было, то подведу Мэй.
– Действительно, – сказал Дрейк.
– А если я предстану перед Большим Жюри, то либо должен буду говорить, чтобы выйти целым, либо подставлю голову.
– А ты не можешь сослаться на привилегию профессиональной тайны?
– Это касается только того, что мне сообщила моя клиентка. К тому же был ультиматум привести Еву Мартелл до двенадцати часов.
– Ты не можешь доказать, что это всего лишь абсурдная формальность?
– Я слишком долго боролся с окружным прокурором формальными приемами, – усмехнулся Мейсон. – И поставил бы себя в идиотское положение, если бы сейчас начал жаловаться на формальности.
– Наверное, ты прав, – признал Дрейк. – Что ты хотел достигнуть, подбрасывая свой бумажник Гуллингу?
– Хочу заставить Гуллинга интерпретировать право, – хитро улыбнулся Мейсон.
– Какое право?
– Того, которое определяет понятие «соответствующего времени». Насколько я знаю, Гуллинг будет стараться обвинить меня в каком-нибудь мелком нарушении, если ему не удастся заставить меня проглотить крючок основного обвинения. Но мы уже проглотили его наживку. Конечно, ситуация была бы значительно проще, если бы не бумажник Хайнса. Показания относительно орудия преступления уже достаточно расшатаны и перепутаны.
– Ты считаешь, что Адела Винтерс действительно не бросала револьвер в мусорный бак?
– Начинаю думать, что так.
– Тогда какое у тебя объяснение?
– Она лжет по поводу револьвера. У нее не было оружия, оно никогда не лежало на комоде, и она не брала его с собой. Но знала, что у кого-то есть револьвер и что этот человек хочет подбросить его в мусорный бак. Теперь мне кажется, что Адела Винтерс только заглянула в бак, чтобы увидеть, есть там револьвер или нет.
– Звучит довольно сложно, Перри.