Требуются детективы
Шрифт:
— Вот видите? — кивнула Истомина в сторону дочери. — И так постоянно… Слушает каких-то уродов…
— А вас? — спросил Агеев.
— Что меня? — испуганно переспросила Истомина.
— Вас слушается?
— О чем вы говорите? — Она только махнула рукой: — Конечно нет… Я надеюсь, что вы найдете с Никой общий язык.
— Я тоже… — не слишком уверенно ответил Филя, глядя на извивающегося на экране телевизора человека, половую принадлежность которого определить было очень сложно.
Истомина обошла кресло и тронула
— Этого человека зовут Филипп, — прокричала Галина по инерции.
— Мама, чего ты орешь? — спокойно задала вопрос девочка. — Я ведь не глухая.
— Чтобы ты лучше слышала. А то от твоих уродов не только рассудка, но и слуха лишиться можно.
— Понимала б еще что-то… — вполголоса пробормотала девочка. И погромче добавила: — И что это за Филипп?
— Он теперь будет находиться с тобой неотлучно. Постоянно. Сопровождать везде.
— Зачем? — недоуменно поинтересовалась Ника.
— Чтобы… чтобы с тобой ничего не случилось.
— Вау, бодигард личный! — Ника поднялась с кресла, и Филипп увидел еще одно кольцо — в пупке, который не скрывала короткая маечка с изображением физиономии все того же Мэнсона, несколько растянутой острыми грудками. Кроме майки на девочке были не менее откровенные джинсовые шорты с длинной бахромой. На поясе был прицеплен маленький мобильный телефон. Запястье украшали многочисленные браслеты, а на щиколотке красовалась цепочка. Девочка заметила взгляд мужчины, задержавшийся на ее длинных ногах, и снова усмехнулась.
«Многоопытной барышней хочет показаться», — подумал Филипп и посмотрел на Истомину.
— Ну ладно, — наконец сказала Ника, — если хочет, пусть ходит за мной… А где Виолетта? — спросила она у мамы, усаживаясь обратно в кресло.
— Я забрала у нее ключи.
— Понятно, — мрачно сказала девочка. — Так всегда поступают буржуи. Именно буржуи! Да. Это я… — Чуть помолчав, она неожиданно добавила: — Да пошла ты в задницу! Дай пульт, — протянула она растопыренную ладонь матери.
Филипп ошарашенно смотрел на Истомину, которую, казалось, совершенно не тронули оскорбительные слова дочери.
— Это она по телефону разговаривала с подружкой. У нее наушник и микрофон подключены к аппарату. Только, пожалуйста, потише, — обратилась она к дочери.
Та дернула плечом и, напялив на голову наушники, включила телевизор.
— Это у нас называется «антибуржуйская мэнсоно-терапия», — улыбнулась Галина и посмотрела на часы.
— Ника против капитализма? Антиглобалистка? — спросил Агеев.
— Да ну… — поморщилась Истомина, — она сама не знает, что у нее в голове понамешано. Обычный подростковый максимализм, и ничего больше… Хотите чаю?
— С удовольствием. Можно я пока осмотрюсь здесь?
— Само собой.
Истомина направилась на кухню, которую отделяла от холла высокая стойка, а Агеев отправился бродить по огромной квартире. Он осмотрел и проверил окна, подошел к одной из дверей, подергал ручку — дверь была заперта.
— Это мой кабинет! — услышал Агеев голос Истоминой. — Комната Ники рядом.
Филипп увидел, что хозяйка наблюдает за его перемещениями из большой кухни-студии. Он кивнул и прошел дальше.
«Странная семейка. Запираются друг от друга. Тайны у них какие-то, что ли?» — подумал Филипп, заметив, что и дверь в комнату Ники тоже снабжена замком. Впрочем, он был незаперт.
Агеев вошел внутрь и осмотрелся. Ничего неожиданного в комнате девочки не оказалось. Абсолютная копия личного помещения трудного подростка из любого американского фильма. Страшные плакаты с размалеванными рожами на стенах, незастеленная кровать со сбитыми простынями, и жуткий, нарочитый беспорядок, когда один башмак стоит посреди комнаты, а другой непонятным образом очутился на дорогом письменном столе, придавливая учебники и тетради, которые, видимо, открываются очень редко.
Филипп подошел к стеллажу с книгами. На верхней полке, рядом со зловещей куклой Чаки из одноименного сериала ужасов, стояли две фотографии в рамочках. На одной был запечатлен седовласый мужчина, с робкой фамильярностью обнимающий за плечи Мика Джаггера, а на другой он же за одним столом со скорчившим рожу, постаревшим, но все еще бодрым Оззи Осборном. В седом господине, фотографирующемся с престарелыми рок-звездами, Филипп узнал одного из людей со снимка, обнаруженного в машине Истоминой.
«Это, должно быть, папа Ники. Господин Истомин греется в тусклых лучах былой славы. А девочка на фотографии — сама Ника. Интересно, кто делал снимок? И за кем из троих… — Филипп вспомнил четвертое, размытое лицо на фотографии. — Нет, четверых. За кем из четверых следили?»
Агеев вышел из комнаты Ники. Он намеревался в разговоре как-нибудь мимоходом вызнать, не обращалась ли Истомина раньше к услугам агентств. Для проформы он заглянул в остальные помещения и прошел на кухню.