Трехречье
Шрифт:
— Это для того Петр, что бы люди знали, что меня помиловал суд Хранителей, и ни у кого не было желание меня сжечь или повесить.
— В моем мире тоже сжигали ведьм, но давно.
— Я не знаю такого слова, — немного подумав ответила она.
— У нас так называют колдуний.
— А тебя судили что ли, ну эти… Хранители?
— Всех, колдунов судят, если находят. Некоторые правда до суда не доживают, люди сами могут покарать.
— И как судят?
— Хранители проверяют…
— И много в этом вашем мире таких как ты?
— Мало, в нашем княжестве я одна, да и запрещено мне в люди выходить.
— Так не любят колдунов?
— Раньше… давно, когда еще мать моей матери не родилась было много горя от колдунов, которые приходили их темных земель.
— А как же ты живешь, не выходя к людям?
— Варас помогает, он мой брат родной, у железной скалы живет с дочкой, там и кузня его и дом.
— А где жена его?
— Умерла четыре лета назад, болотный змий ужалил, а Варас в ополчении был, не было его. Сарина шкуры вымачивала в озере. Я пыталась ее спасти, но яд очень сильный у болотного змия.
— Понятно… а водится где это змий?
— В болотах водится, в воде живет, иногда и в озеро входит.
Сняв с очага медную сковороду небольшую, в форме капли она выложила в медную же тарелку несколько каких-то трубок диаметром от двух до четырех сантиметров и в длину сантиметров десять, что-то явно растительного происхождения.
— Это что?
— Желтый стебель.
— В первый раз вижу такое… и как это есть?
— Стебель разламываешь, мякоть ешь, — ответила она и положила мне на тарелку половину тушки какой-то птицы, — это знаешь как есть?
— Да, в моем мире птицу едят.
— Вот и ешь, ответила она, тоже положила себе еду и села напротив.
Мякоть желтого стебля напоминала что-то вроде жареных баклажанов и надо сказать очень вкусная.
— Скажи, в вашем мире так много этого металла? — постучал я ногтем по краю медной тарелки.
— Это все Варас, его работа… Нет конечно в основном посуда деревянная у нас, иногда икербская посуда попадается, она у них из красной земли, в горах ее много.
— Глиняная что ли?
— Мне не понятно это слово.
— В моем мире посуду делают из глины, бывает красная и белая.
— Ну а мне вот Варас с посудой помог. Слушай, а ты водой из озера не умывался?
— Нет, свалился в трясину, когда выход из болот искал.
— Понятно, я тебе примочку на ночь сделаю, а то завтра глаз не откроешь, вздуешься весь, и вообще тебе бы пар принять да обмыться… и в волосах вон комки. Только воды много не лей, дождь через два дня будет не раньше.
— Так я из озера могу воды набрать, вроде чистая.
— Нет Петр,
— Т. е. вы тут пьете только дождевую воду?
— Не только, сок Белого дерева пьем. В княжестве есть еще два глубоких колодца, там вода чистая, но ее за деньги продают.
— Что-то как-то… воду… продавать?
— Да, так сложилось… эти колодцы принадлежат княжескому роду, так всегда было.
— А дожди часто идут?
— В этом боги милостивы и даруют воду, ее хватает. Я же одна живу, и запасы делаю только для себя, по этому и предупредила тебя.
— Ясно… а деньги?
— Что деньги?
— Ну какие у вас деньги?
Нава взяла с полки маленький кожаный мешочек и положила на стол.
— Вот.
Я развязал мешочек и высыпал на стол несколько тонких пластинок желтого и белого металла, примерно сантиметр в ширину и полтора в длину, с выдавленным изображением какой-то птицы. Пластины были тонкими едва ли миллиметр в толщину.
— Понятно, — сказал я и сложил «монеты» обратно, — скажи, а большое ваше княжество?
— Если протоками и с хорошим проводником от болот плыть на юг, к горам, то за один оборот Большой луны как раз и доберешься до границ княжества.
— Это сколько дней?
— Тридцать два дня.
— Т. е. месяц… А почему протоками, у вас же есть лошади? — показал я на подкову, прибитую над дверью.
— Есть, но тут больше привыкли передвигаться протоками, их тут много… очень много, три реки с гор текут и протекают через княжество, а протоки мешают воды этих рек.
— И в конце концов вода приходит сюда, сначала в озеро и затем в болота?
— Да, только озер три, вот это — Чистое, есть еще Озеро Крови и Желтое озеро. Самое большое Желтое озеро, в старые времена на больших лодках ходили люди через него, десять дней пути выходило.
— И что там на другой стороне Желтого озера?
— Как и везде на севере — темные болота.
— А течение сильное в этих протоках ваших?
— Почти не заметное, а в реках да, сильное, но воды в реках не глубоки и сплошь камни… по ним никто не плавает.
— Т. е. если допустить, что по протоке на лодке можно передвигаться со скоростью 3–4 километра в час, — начал я бубнить себе под нос, — то за сутки порядка восьмидесяти километров… оборот луны равен тридцати двум дням … т. е. грубо две тысячи шестьсот километров… ну учитывая перерывы на отдых, переходы из протоки в протоку и прочие загибы рельефа, можно поделить на три… восемьсот пятьдесят километров примерно…
— Это ты считаешь?
— Да… ну не маленькое княжество у вас получается.